Последний подошел ко мне и встал у рулевого весла.

– А ты стал еще больше, Утред, – сказал он почти с упреком. Сейчас я был на добрую голову выше его и куда шире в плечах.

– Если бы ты сидел на веслах, отец, – сказал я, – ты бы тоже стал больше.

Он захихикал.

– Не могу представить себя на веслах, – сказал он, затем указал на рулевое весло. – С этим трудно управляться?

Я предложил ему самому немного развернуть корабль, и его косые глаза широко раскрылись от изумления, когда он попытался потянуть весло и ощутил сопротивление воды.

– Тут нужна сила, – сказал он, отдавая весло. – Ты счастлив, правда?

Его вопрос прозвучал почти как обвинение.

– Да, счастлив.

– Так не должно было быть, – заявил он.

– Неужто?

– Альфред думал, что служба здесь будет для тебя унизительной.

Я уставился на короля, который стоял на носу с Леофриком, и вспомнил медоточивые слова о том, что я стану учить корабельную команду. Он прекрасно сознавал мою бесполезность, но все-таки подарил мне шлем и кольчугу, и я понял – почему. Чтобы заставить меня прослужить год, за который Леофрик выбьет из меня юношескую самоуверенность.

– Что, не вышло? – усмехнулся я.

– Он сказал, что тебя нужно укротить, как лошадь.

– Только я не лошадь, отец, а лорд Нортумбрии. О чем он думал? Что через год я сделаюсь кротким христианином, готовым нести свою ношу?

– А разве это плохо?

– Плохо. Ему нужны настоящие мужчины, чтобы сражаться с датчанами, а не святоши.

Беокка вздохнул, затем перекрестился, увидев, как несчастный отец Виллибальд перегнулся через борт и кормит рыб.

– Тебе пора жениться, Утред, – сказал Беокка серьезно.

Я изумленно взглянул на него.

– Жениться! Почему ты так говоришь?

– Ты уже достаточно взрослый.

– И ты тоже, – съязвил я. – Только ты не женат, почему же я должен?

– Я живу надеждой, – ответил Беокка.

Бедолага, он был косоглазым, с парализованной рукой и лицом больного хорька, все это не делало его привлекательным в глазах женщин. Потом он с жаром принялся меня убеждать:

– Есть одна молодая особа в Дефнаскире, ты должен с ней познакомиться, леди из очень хорошего рода! Очаровательное создание и...

Он замолк: видимо, список достоинств девушки на том и кончался или ему просто ничего больше не пришло в голову.

– Ее отец был шерифом, упокой Господи его душу. Чудесная девушка. Ее зовут Милдрит.

Беокка выжидательно улыбнулся.

– Дочка судьи, – сказал я без выражения. – Королевский судья? Шериф?

– Ее отец был шерифом только южного Дефнаскира, – Беокка передвинул покойного вниз по социальной лестнице, – но он оставил Милдрит наследство. Отличную землю рядом с Эксанкестером.

– Дочка шерифа, – повторил я, – а не олдермена?

– Кажется, ей шестнадцать лет, – продолжал Беокка, глядя, как полоса гальки на востоке становится все тоньше.

– Шестнадцать, – со злостью проговорил я, – и еще не замужем? Значит, она уродина.

– Это вряд ли имеет значение, – возразил Беокка сердито.

– Не тебе же с ней спать! – возмутился я. – Наверное, она еще и богомольна в придачу?

– Она добрая христианка, чему я весьма рад.

– Ты ее видел? – спросил я.

– Нет, – признался он, – но Альфред о ней рассказывал.

– Так это идея Альфреда?

– Он хочет, чтобы все его люди были обустроены, имели корни в этой земле.

– Я не его человек, отец. Я Утред из Беббанбурга, а лорды беббанбургские не женятся на богомольных уродливых потаскухах низкого звания.

– Ты должен с ней познакомиться, – настаивал он, хмуро глядя на меня. – Женитьба – чудесная вещь, Утред, предназначенная Господом для нашего счастья.

– Откуда ты знаешь?

– Потому что так и есть, – неуверенно сказал он.

– Я и без того счастлив, – заявил я. – Я сплю с Бридой и убиваю датчан. Найди Милдрит другого мужчину. Почему на ней должен жениться я? Господи, святой отец, тебе ведь уже под тридцать! Если ты не женишься в ближайшее время, так и помрешь девственником. Ты же девственник?

Он вспыхнул, но не ответил, потому что подошел Леофрик – мрачнее тучи. Он никогда не бывал веселым, но сейчас казался угрюмее, чем обычно, и я решил, что он поспорил о чем-то с Альфредом и продул спор. Следом за ним подошел и сам Альфред, его строгое лицо ничего не выражало. За королем тащились два священника, с пергаментом, чернилами и перьями – я понял, что они записывали разговор.

– А как думаешь ты, Утред, – обратился ко мне Альфред, – что важнее всего для корабля?

Один из священников обмакнул перо в чернила, собираясь записать ответ, и покачнулся, когда в судно ударила волна. Представляю, как выглядели их записи в тот день.

– Паруса? – допытывался Альфред. – Копья? Лучники? Щиты? Весла?

– Ведра, – ответил я.

– Ведра? – Он посмотрел на меня с негодованием, подозревая, что я потешаюсь над ним.

– Ведра, чтобы вычерпывать воду, господин, – сказал я, кивнув на днище "Хеахенгеля": четыре человека черпали воду и выливали за борт, хотя немало воды попадало и на гребцов. – Что нам необходимо, господин, так это научиться конопатить суда.

– Запишите это, – приказал Альфред священникам, затем встал на цыпочки, глядя на приближающийся остров, рядом с которым видели вражеские корабли.

– Они давно ушли, – проворчал Леофрик.

– Молюсь, чтобы это было не так.

– Датчане не будут нас ждать, – сказал Леофрик. Он пребывал в отвратительном настроении, настолько гадком, что ворчал даже на короля. – Они не дураки, – продолжал он, – они высаживаются, грабят и уходят. Они уходят с приливами.

Прилив только что начался и работал против нас. Надо сказать, я так и не разобрался с приливами и отливами в этой местности. Здесь было в два раза больше высоких приливов, чем где-либо еще. Либо приливы в Гемптоне подчинялись собственным правилам, либо все законы природы спутали каналы.

– Язычники были здесь на заре, – сказал Альфред.

– Тогда они уже в нескольких милях от нас, – заявил Леофрик.

Он говорил с королем, как с одним из членов команды, без всякого почтения, но Альфред всегда терпимо относился к подобной наглости. Он понимал, насколько ценен Леофрик.

Но в тот день Леофрик ошибся. Корабли викингов не ушли, они все еще стояли возле Хейлинсига, все семь – их взял в плен отлив. Теперь они ждали, когда вода поднимется и освободит их, но мы явились раньше и вошли в море, ставшее озером, через узкий рукав, начинавшийся у северного берега Соленте. В этом рукаве судно оказывалось среди топей, песчаных банок, островков и отмелей, не то что в водах Гевэска. У нас на борту был уроженец этой местности, который знал, как надо идти, а вот у датчан такого лоцмана не было. Их ввел в заблуждение ряд ив, воткнутых в песок при отливе для обозначения фарватера, и сейчас они прочно засели в илистом берегу.