— Слушай, погоди, присядь пока… — Она взяла телефон и стала сосредоточенно тыкать в него пальцем. — Вот, купила для форсу, никак не приспособлюсь, трешь, трешь, его, все не то получается… Надо с кнопками старый свой включить будет. Сейчас… домашний-то я помню ее наизусть, а мобильный… фу-ты, ну никак… — она надела очки, протянув при этом телефон мне. — Поищи сама, а? На букву «Л». Любовь Анатольевна.

Я покорно взяла у нее из рук телефон и стала листать список на «Л». Ну тетя Паша… Сплошные клички вместо имен… Лисичка, Ляма… Журналистка внутри меня все же не удержалась, хмыкнула:

— Тетя Паш, а Лысый Егорка — это хороший человек, надежный?

— А то! Из Норильска приезжает, то шапочку мне привез, меховую, с хвостом, самый шик по Тверской пройти… То денег отвалил — три месяца пировала бабушка Паша…

Я с некоторым подозрением глянула на тетю Пашу. Что-то, похоже, очень сомнительный у нее бизнес. Может, и подруга такая же? Я как раз смотрела на контакт «Любовь Анатольевна».

Тетя Паша мгновенно почувствовала мою заминку:

— Да ты не боись! Любка хорошая девка, и комната у нее хорошая, чистая. Пиши, пиши номер-то! Чужих не пускает, только по рекомендации, никаких там хвостатых-волосатых у нее нет. Ну ты поняла меня? Только славяне! Твоя-то подруга не подведет?

— Она очень приличный человек, тетя Паша, журналистка, москвичка… — я засмеялась. — Славянка!

Тетя Паша опять подозрительно смотрела на меня, но больше спрашивать не стала.

Пока я записывала номер, тетя Паша подумала и предложила:

— Так давай ей прямо сейчас и позвоним.

— Кому? Моей подруге? — испугалась я.

— Да нет, моей, — она уже набирала номер на обычном телефоне. — Ну, здравствуй, девушка! Не спишь? Любань, слушай, я тебе тут клиентку надежную нашла… Ага, ну поговори сама…

— Ал-лё, алё, — быстро, чуть заикаясь, сказала женщина.

— Любовь… Анатольевна, — я вопросительно посмотрела на тетю Пашу, та кивнула. — Простите, а где у вас комната и сколько она стоит? Это для моей подруги, она журналистка, с девочкой семи лет, москвичка, очень порядочная, спокойная… У нее дома ремонт и нужно… месяца на два, три, может, больше…

— Т-так на м-мало? — спросила хозяйка. — Н-ну л-ладно. К-комната на Речном вокзале, в м-месяц — двести долларов, можно — рублями, только оплата вперед. За месяц вперед.

— А кто-то еще у вас живет?

— Нет, т-только я.

— А если…

Я подумала о спящей Варьке, потом на секунду представила себе завтрашний совместный завтрак… Мама будет смотреть на меня и пытаться понять, а что же из происшедшего поняла я. Я вздохнула и спросила:

— А если моя подруга сейчас приедет, а то у нее потолки покрасили, можно? Спать невозможно, дышать нечем. А завтра она остальные вещи привезет.

— Можно, к-конечно. У меня все готово. Заезжайте и живите.

— А телевизор в комнате есть?

— И телевизор, и телефон. И холодильник свой будет на кухне. Удобства только общие. Но всё чисто, ак-куратно.

Тетя Паша кивала и показывала мне, что у Любови Анатольевны вообще всё есть и очень здорово.

Хозяйка продиктовала адрес. Двести долларов у меня были с собой, как и вообще весь мой алмазный фонд, весь неприкосновенный запас, таявший с каждым днем.

Я поблагодарила тетю Пашу, ничего больше ей не объясняя, поднялась наверх. Дверь у мамы я оставила незапертой — в их подъезде с охраной это не очень страшно. И теперь надеялась, что мама не заметила этого, и не заперла ее на ночь, уверенная, что я мирно сплю в папином кабинете. Мама дверь не заперла.

Я вошла в кабинет, где крепко, безмятежно спала Варька, свесив руку с папиного диванчика. Я посмотрела на нее и подумала, как странно, с годами я перестаю видеть ее очевидную схожесть с Сашей, точнее, я не вижу в ней — его.

Я попробовала начать одевать ее спящую, она проснулась, стала было плакать, но я тихо объяснила:

— Варенька, нам надо ехать.

Варька села на диванчике, секунду хлопала глазами, потом прижалась ко мне, тяжело вздохнула и встала. Она с трудом, засыпая на ходу, оделась, и мы пошли в прихожую. В кухне свет не горел. Я посмотрела — дверь в комнату Игорька плотно закрыта. Пока Варя зашла в туалет, я прошла до маминой комнаты, дверь тоже была закрыта, но из-под двери просачивался свет. Я прислушалась. Вроде тихо. Или кто-то вздыхает…

— Мам! — совсем тихо позвала я.

— Да, Лена, — громко и сразу ответила мама. По голосу мне показалось, что она недавно плакала.

— Мам, мы пойдем, ладно?

— Давайте. Дверь просто захлопни, я потом запру.

— Спокойной ночи, мама.

— Да, доченька, спокойной ночи.

Я не обиделась на маму.

Нет, неправда. Мне было очень обидно. Сколько я себя помню, мне всегда было обидно, что мама меня не очень любит. В детстве мне все казалось, что я какая-то… не такая. Не такая, каких любят. Всегда был кто-то лучше, важнее, нужнее, чем я. Папа, потом отчим, затем появился Павлик, потом Игорек…

И как мне хотелось сейчас, чтобы мама обняла меня, и я бы ничего ей не стала рассказывать, просто посидела вот так, в теплом кольце маминых рук, и пожалела бы ее — такую сильную, гордую, старательно накрашенную, молодую…

Квартира Любови Анатольевны оказалась просто замечательной, наша комната — чистой, светлой и просторной, вид из окна — на парк и водоканал, до метро — пешком. Сама старушка представилась бывшей преподавательницей словацкого языка в МГУ. Также она предложила варить Варе супчик и забирать ее из школы безвозмездно. От двух последних благ я отказалась, но решилась оставить с ней Варю на следующий день, когда поехала с грузовиком из мебельного магазина и с тремя жутковатыми грузчиками забирать наши вещи. Я попросила ребят снять спецовки, пообещала за это накинуть по сотне каждому. Сказала, что меня зовут Лена, и предупредила, что новые жильцы в моей квартире крайне агрессивны и недоброжелательны.

— А спецовки-то зачем снимать? — спросил самый мрачный, который, однако, скинул грязную рабочую куртку первым.

— Я пообещала, что приеду с любовниками.

Один из грузчиков хохотнул, другой удивленно протянул «Твою ма-а-ать…», а мрачный покачал головой и уточнил:

— А там — кто? Бывший, что ли? Муж или кто?

— Или кто, — кивнула я. — Он у меня квартиру отсудил.

— Это как? Твою квартиру?

— Мою. С судьей покрутился и отсудил. Наверно, так. Я точно не знаю.

— Вот дела… — мрачный посмотрел на меня внимательно.

В кабине у водителя было сильно накурено, я села вместе с грузчиками сзади. И рассказала им все. Про отчима, про маму, про Гарика, про накладной живот Эльвиры. Потом мы встали в пробке на Ленинградке у Сокола, и там я рассказала про Александра Виноградова, про дочь Варю, про дачу, про сторожа и его сына, сержанта полиции, про то, как уволилась с работы и теперь вот переезжаю в съемную комнату, почти что в коммуналку. Когда мы подъехали к моему дому, мне было легко и хорошо, а мрачный Семён написал мне свой телефон и пообещал помочь летом снять дачу.