— Я бы не назвал ее вздорной и избалованной.

— Но ведь ты именно это и говорил о ней. Говорил в прошлый раз, когда был здесь. Помнится, ты даже называл ее грубой и наглой.

И граф бросил на своего друга самый невинный взгляд.

Да, это так. Но Радерфорд все равно не имеет права злословить о ней. Черт возьми! Ведь он даже не знает ее!

— Она вовсе не плохая, — проворчал Томас, злясь на себя зато, что пытается защитить ее.

На губах Радерфорда появилась легкая улыбка.

— Ну конечно, она красива, — признал он.

— Моя мать и сестры очень к ней привязались. И она так же умна, как и красива, — заметил Томас.

Граф подавил готовый вырваться смешок и громко закашлялся, маскируя его.

— Неужели? В таком случае она просто богиня.

Из горла Радерфорда все-таки вырвался подавленный смешок.

— Иисусе, если мне придется ссориться еще и с тобой, лучше я уеду обратно в Девон!

С этими словами Томас круто повернулся и направился к дому.

— Ты влюблен в эту женщину. Почему ты не хочешь этого признать?

Именно слова Радерфорда заставили его остановиться, а не рука, которую тот положил ему на плечо. Томас медленно повернулся к нему. У него возникло ощущение, что его огрели по голове каким-то тяжелым предметом. Он оторопел от столь прямолинейного вопроса. Любовь?

— Я бегал от Мисси четыре года. И где я теперь? Связан с ней на всю жизнь и даже не предполагал, что могу быть таким счастливым. Красивые, упрямые, своевольные и раздражающие женщины… Они неотразимы.

И как случалось всегда, стоило Радерфорду упомянуть свою жену, взгляд его потеплел, а выражение лица смягчилось. Можно было легко понять, к чему клонит друг.

— Пожалуйста, не сравнивай твои отношения с моей сестрой и мои с Амелией. Я бы даже не сказал, что у меня есть какие-то отношения с этой леди, если не считать постоянных словесных стычек.

Незапланированная прогулка привела их к тыльной части дома недалеко от конца живой изгороди, откуда начиналась гряда покатых холмов, покрытых ослепительно сверкающим снегом.

— Что бы ни происходило между вами двумя, это должно быть достаточно сильным, чтобы довести тебя до подобного состояния.

— Все это проделки Картрайта, — проворчал Томас, засовывая руки в карманы плаща.

Радерфорд сдержанно хмыкнул:

— Ну, он просто веселится на свой лад.

Томас бросил на родственника укоризненный взгляд.

— А ты не заметил, что он развлекается за мой счет? Какого черта ты пригласил его на Рождество?

— Ты отлично знаешь, что я не вмешиваюсь в эти дела. А твоя сестра просто обожает его.

Да, в нежном сердце Мисси Картрайт занимал особое место: она знала его с тех самых пор, как едва начала ползать.

— Так теперь ты готов признать, что влюблен в леди Амелию?

Томас бросил на друга свирепый взгляд, и губы его уже сложились, собираясь яростно отрицать это. Но сочувственное выражение на лице друга остановило его, и слова застряли в горле.

Почувствовав состояние Томаса, Радерфорд крепко сжал его плечо:

— Если тебя это утешит, могу сказать, что самое трудное — признаться в этом самому себе. А потом надо только назначить дату свадьбы и отправляться в церковь.

Брак с Амелией? Томас ощутил тупую боль в груди. Он с трудом сглотнул.

— Я был бы полным идиотом, если бы только подумал о том, что она может стать моей женой.

Губы Радерфорда искривились в усмешке.

— Может быть, и не полным.

Ноги Томаса онемели от холода, как, впрочем, и его мозги, лишь только он подумал о возможной женитьбе на Амелии: он был готов на все — однако не на это. Но что остается делать честному человеку, когда несколько недель назад он отнял невинность леди? А он считал себя в высшей степени честным. Она ведь уже принадлежала ему. Оставалось только узаконить эти отношения с помощью брака. И вдруг он почувствовал, что тяжесть свалилась с его плеч. Возможно, это и не любовь, но он готов был признать, что испытывает к ней достаточно сильное чувство, чтобы выдержать брак.

— Надо еще посмотреть, согласится ли леди принять меня.

С этими словами Томас повернулся и направился к дому. Он расслышал, как Радерфорд за его спиной пробормотал:

— Сдается мне, она уже приняла тебя.

После того как входная дверь закрылась за графом, Амелия посмотрела на лорда Алекса, лицо которого являло картину бесхитростности и простодушия. Но она прекрасно понимала, что если бы злокозненность считалась добродетелью, то его можно было бы счесть самым добродетельным человеком.

Мисси пристально смотрела на него, и ее прекрасное лицо было хмурым.

— Ради Бога, скажите, чему это вы улыбаетесь? Что вы сказали моему брату?

После каждого слова графиня довольно сильно толкала его в плечо. Он реагировал на это, преувеличенно сильно морщась и вздрагивая.

— Я ничего ему не сказал, ничего не сделал, — принялся возражать Алекс, демонстрируя притворную невинность. — Вашему брату следует научиться сдерживать свой нрав.

— Он может замерзнуть насмерть.

На этот раз пальчик Мисси ударил его в грудь, за этим последовала еще одна неубедительная гримаса боли.

— Вы же сами видели, что Радерфорд понес ему теплый плащ, — попытался он ее урезонить, все еще улыбаясь.

Глаза графини округлились.

— Вы невозможны! — сказала она раздраженно. — Не приходите мне жаловаться, если Томас наставит вам синяков.

И, резко повернувшись на каблуках, она оставила его, потому что один из близнецов разразился сердитым воплем.

— Идемте, Амелия, позавтракаем, Алекс же пусть пока подумает, как избавиться от синяков и ссадин, не прибегая к припаркам.

Однако того, похоже, такая перспектива не испугала. Он почтительно поклонился дамам, и в его серых глазах появился шаловливый блеск.

Графиня подхватила Амелию под локоть и повела по коридору в утреннюю комнату. При этом графиня ворчала, выражая свое недовольство лордом Алексом, которого называла неисправимым плутом и негодяем. Амелия, не знавшая здесь никого столь близко, из вежливости не рискнула возражать, хоть и была несколько сбита с толку.

Чуть позже они оказались в утренней комнате. Свечи были зажжены, потому что в три широких окна проникали лишь слабые солнечные лучи.

— Пожалуйста, не стесняйтесь. Мы придерживаемся формальностей только за ужином, — напутствовала ее Мисси, указывая кивком головы на низкий буфет, уставленный блюдами под серебряными крышками.

Соблазнительные запахи, ударили Амелии в ноздри.