Непонятно».

Больше ничего не надо. А назавтра встречаешь правозащитника и говоришь ему: «Я был на Болотной и приду еще, возьмемся за руки!» А потом идешь к поэту и говоришь: «Ваш сборник из пяти стихотворений я зачитал до дыр». А потом звонишь богачу: «Вы титан! Вы сделали невозможное!» А потом куратору: «Вы открыли мне глаза на эту кучу дерьма!»

И все в порядке – как после Дня десантника: перепились, в фонтане искупались, и утром на работу.

Цивилизация держится на конвенциональном вранье: правду употребляют дозированно. Но один такой день в году – и будет легче.

Один мой знакомый миллионер купил лондонский кеб, черное такси. Купил шутки ради, чтобы в этом автомобиле встречать гостей на вокзале – он ради такого случая завел еще фуражку и тужурку. Получалось смешно: выходят гости из помещения женевского вокзала, а тут – «такси не желаете?», стоит хозяин поместья в тужурке и фуражке. Получается, что доехали до усадьбы общественным транспортом и что хозяин поместья добывает хлеб честным трудом. И гости (сами богачи) включались в игру: спрашивали друг друга, в том же направлении им ехать или нет – и хватит ли им денег на такси? Скидывались, вскладчину платили водителю. Пассажиры такси чувствовали себя как бы народом – в этом-то юмор и состоял. Богачи забыли уже про такси, как и про метро, – а тут почувствовали себя простыми смертными. И с водителем по пути говорили – это принято в народе: мол, как сам-то? А баба твоя? А много зашибаешь? За ужином можно воображать, что рябчики с ананасами есть компенсация водительского труда – а не лоббирования законов на таможенные пошлины в коррумпированном парламенте.

Положение о честности труда таксиста и бесчестности парламентария легко оспорить (может быть и наоборот), но главное в данной истории иное: относительность понятия «народ».

В рассуждениях Мишле, который поверял сомнения среднего класса Французской революции народным мнением, или в сегодняшней критике компрадорской интеллигенции и вороватого чиновничества – присутствует константа. Эта константа – народ. Все зыбко, интеллигенция размылилась на менеджеров, в правительстве – подонки, чиновники – воры, но вот народ есмь. Народ все предают, именуют его быдлом, обвиняют в революции, в предательстве цивилизации – или, напротив, возлагают на народ надежды – а он стоит, точно гранитная набережная, о которую бьются волны цивилизации. Годуновы, горбачевы, путины, навальные отшумят и сгинут – а народ стоит на вокзальной площади и значительно безмолвствует. Народ, это такой беккетовский Годо – не вполне Бог, а так, не пойми кто, но его все помнят и с надеждой ждут. Выезжают на природу, к ракитам, к куполам, умиляются встреченной женщине с кринкой молока – жив народ! Едут обратно в электричке, сетуют на пьяных парней – сгнил народ! Невнятное ощущение «народа» как судьи и одновременно как помехи; как средства (крепостничество) и как цели (народничество) – вызывало спор западников и славянофилов, колебания Толстого и противоречия Достоевского.

И хочется верить, что однажды ворье посадят, оно само как-нибудь сгинет, растает – а народ перетерпит и явит свою суть. Пока компрадорские интеллигенты и вороватые кураторы врали про Ворхола и акции, пока ворье бежало в Лондон, захапав общее добро, народ нравственность хранил – молился где-то на ракитовых опушках, ходил в удаленный скит.

И вот на вокзал истории прибудет откуда-то из ракитовых кущ состав, и высыпет на перрон народ, русский народ, который за Уралом отсиделся, сохранил свою святую сущность. И подъедет к зданию вокзала такси, и благородный водитель в честной тужурке спросит: вам в светлое народное будущее? И народ сядет в общественный транспорт и поедет в честное поместье, нажитое общественно полезным трудом, – кушать заработанных водителем рябчиков.

Во всяком переходе от фальшивой и подлой демократии к тирании существенную роль играл именно народ – и умиление народной правдой. «Пришло время, когда не должно быть более посредников между народом и королем, между властью и народной правдой» – это манифест Александра Карагеоргиевича, сменившего недолговечный югославский парламент. То было время народной правды повсеместно – в Югославии, в Германии, в России, везде пришли люди, которые заговорили с народом без посредников. На водителях были честные фуражки и тужурки без знаков различия – вы думаете, это только в Германии и России было так? Да нет же, повсеместно. И народ очень хотел кататься в таком такси, с честным и прямым водителем.

Очень быстро выяснялось, что и Власов, и Ежов, и полицаи, и местные кадры СС, и украинские националисты, палящие белорусскую деревню Хатынь, и бендеровцы, и прусские бауры, и усташи, и гитлерюгенд, и прочее и прочее – это все народ. Крестьянская народная сущность генерала Власова воспета Солженицыным столь убедительно, что стоит поверить – вот на вокзал приехал народ, и он оказался таким народом, а другого народа, как выражался Сталин по поводу писателей, у меня для вас нет.

Народ – не константа бытия. Те, кого вы принимаете за народ, легко окажутся лесными братьями или брокерами, и как отличить рэкетира от партизана – неизвестно. Хуже всего то, что переодетый миллионер и его смешливые гости не лукавили: они и есть народ. И Чубайс, и Прохоров, и Дерипаска, и антинародное правительство, и Акунин, и Латынина, и антинародная интеллигенция – это и есть народ, и другого народа, увы, не будет. Локальное предательство успешной частью народа его неуспешной части проходит по ведомству обычной подлости – но это не исключает того, что неуспешная часть завтра не расслоится, в свою очередь, на очередных анчоусов и латыниных. Это бесконечный процесс – как все природное и дурное.

А если бы было иначе, то не было бы нужды в искусстве, в философии и в религии – достаточно было бы пойти и поклониться ракитам на опушке. «Может пригодиться», как сказал русский поэт про пантеизм – однако его собственная судьба показала, что этого не достаточно.

Ни Эразм, ни Данте, ни Рабле не служили ни королю, ни народу – они не работали ни в «Новой газете», ни в газете «Завтра».

Противоречие между данными средствами массовой информации – надуманное противоречие. На страницах газет выясняют, кто сегодня водитель маршрутки, – но это, в сущности, для истории не важно.

Искусство затем и существует, философия затем и существует, чтобы из народа получались люди. Ходите в библиотеки, а не катайтесь на такси. Тогда фуражки, тужурки и желтые газеты не потребуются.

Оппозиция добилась того, что создан координационный совет, – это большая победа демократии.

Координационный совет всем хорош, одна беда: непонятно, что координировать.

Недурно бы построить хорошее государство – но пока не решили, какое именно. А вот координационный совет для строительства выбирают. Вообразите ситуацию: вы не решили, что будете строить – бассейн или храм, но архитекторов позвали. Это глупо, правда?

Тридцать лет назад у всех без исключения интеллигентных людей было ясное представление о том, что делать – причем без влияния Чернышевского.