Новый начальник штаба Бонч-Бруевич отличается от старого большим непониманием и большей бестолковостью, большей угодливостью и меньшей исполнительностью. На свое пребывание в штабе он смотрит как на самое кратковременное и упорно хочет уйти. В результате Главкому приходится теперь вместо 5 бумаг ежедневно прочитывать до 40, что вызывает его искреннейшее негодование.

7. Всеросглавштаб (формирование) и ЦУС (снабжение) выделены на сферы влияния зампредреввоенсовреспу тов. Склянскому. Полное выделение совершенно ненормально и тоже противоречит тому типу организации ревсоветов, который выработался на фронтах и в армиях, где все неразрывно связанные между собою отрасли военного управления (организация, снабжение, оперативная часть) объединяются в одном центре. Насколько Полевой штаб, оторванный от формирований и снабжений, не в силах правильно ставить и решать оперативные вопросы, настолько же ЦУС и Всеросглавштаб, оторванные от оперативной части, не в силах правильно ставить и решать вопросы снабжения и формирования. Репутация ЦУСа и Всеросглавштаба в армиях и на фронтах самая скверная, к сожалению, не без достаточных оснований.

8. Общий смысл из предыдущих тезисов: необходимо создание единого центра, объединяющего оперативное управление фронтами, их снабжение и пополнение.

9. Этот центр может быть работоспособным лишь при условии, что он будет составлен из товарищей, прошедших фронтовую школу. Заснувших в центральных канцеляриях центровиков нужно направить поучиться в армиях и на их место заселить фронтовиков, по расчету: Сдельный фронтовик/на замен 10 тыловых бездельников.

10. При создании этого работоспособного и правомочного центра необходимо иметь в виду, чтобы в нем по возможности были равномерно представлены все фронты и чтобы представители фронтов хорошо знали свой фронт и продолжали, находясь в центре, поддерживать с ними тесную связь, получая со своего фронта постоянную информацию и время от времени поезжая[565] туда. Небольшой опыт работы в Полевом штабе убедил меня, что штаб знает фронты весьма слабо.

11. Распространить между тылом и фронтом невоенспецов. Один дельный фронтовой военспец, проверенный многократно на фронте как со стороны работы, так и со стороны верности, взамен 10 всегда подозрительных тыловых военспецов.

12. Такая смена тыловых и фронтовых военспецов — лучшее средство против неприятельского шпионажа и белогвардейских заговоров. Неприятельские шпионажи больше всего стремятся в центральные учреждения. Рассовав их по фронтам и армиям, мы разрушим их организацию и лишим их возможности получать сведения из того места, куда они стекаются. В армиях и дивизиях они попадут в несравненно худшее положение для их шпионской работы.

13. Эти меры (мена между фронтом и тылом) должны быть проведены с известной постепенностью, с неослабляющей неуклонностью и планомерностью. Никаких уступок, никаких послаблений.

14. Эти меры должны быть в равной степени распространены и на Полевой штаб.

15. Кроме той основной в борьбе со шпионажем и заговорами меры должны быть предприняты еще следующие меры: а) контрольная проверка состава служащих центральных учреждений, где засело немало буржуазии, радикальная чистка и перетасовка; б) уменьшение штатов; в) введение в число служащих секретных наблюдателей, особо оплачиваемых должностным вознаграждением и инструктируемых Особым отделом ВЧК.

16. Наряду с созданием работоспособного и правомочного центра, действительно объединяющего все отрасли военной работы действительных фронтовых центров, необходимо в области снабжения и формирования провести централизацию. На деле эта централизация уже проводится, но недостаточно решительно и последовательно. Подчинение округов фронтам даст им возможность несравнимо быстрее восстанавливать потрепанные части и создавать новые. То же нужно провести и в области снабжения, дав фронтам (не армиям, ибо начиная с фронтов централизация уже стала возможной) в той или иной форме производить самостоятельно вещевые и продовольственные заготовки (например, путем подчинения им окружных и губернских воензагов).

17. Эта временная децентрализация в порядке время создаст[566] на фронтах работоспособные органы в области формирований и заготовок и даст, таким образом, центру возможность путем объединения этих организаций и их работы установить действительно (а не бумажную) централизацию.

18. Эта децентрализация по существу будет означать перенесение базы формирования и заготовок из голодных и ободранных центров в хлебные и еще не объеденные места. В частности, это более всего относится, в первую голову, к Востфронту и затем к Украине. Поэтому туда нужно направить из центров как работников, так и материальную часть, необходимую для формирований. Отдел формирований на Востфронте уже существует и деятельно работает, надо только его расширить и усилить, и на Украине его надо заново построить. Поэтому добрые 2/3, Всеросглавштаба нужно командировать на Востфронт и на Украину. То же надо сделать и со значительной частью ЦУСа.

19. В случае, если Полевой штаб по-прежнему останется мертвым бумажным учреждением, прошу заменить меня и отправить в армию или на фронт, ибо крушение[567] вокруг иллюзорного дела без всякой возможности организационной инициативы нахожу занятием в высшей степени противным, особенно после живой и плодотворной работы на фронтах.

Помета В.И. Ленина: «Тезисы?? Чьи? Гусева?»

РГАСПИ. Ф. 2. Oп. 1. Д. 10317. Л. 1–5. Машинописный экз.

Помета В.И. Ленина — автограф карандашом[568].

№ 3.8

Показания подследственного — генштабиста Н.Н. Доможирова — по делу о Заговоре в Полевом штабе Реввоенсовета Республики

8 июля 1919 г.

Показания гр. Доможирова 8/VI. 1919 г. о подготовке переворота, готовившегося в Ставке[569]

6—7 июля в Ставке Исаевым, Кузнецовым и Малышевым было рассказано следующее: за последнее время положение Главкома как бы пошатнулось, он стал мрачен и запил. В одну из таких минут Исаев сказал Главкому о готовящейся ему участи в случае захвата власти белыми (петля или расстрел и, в крайнем случае, должность командира батальона, если Главком чем-нибудь поможет — эти сведения имел Кузнецов из подпольных партий Москвы), и на вопрос Главкома: «Что же делать?», — постепенно и настойчиво, исключительно под пьяную руку, начал внушать ему мысль произвести переворот с тем, чтобы захватить власть в свои руки и затем уже действовать, смотря по обстоятельствам. План предполагался примерно таков: послать кой-какие части (верные в Москву, поднять восстание в Туле, дабы захватить Тулу в свои руки, как единственную базу артиллерийского снабжения Республики, что поставило бы Республику в чрезвычайно безвыходное положение. Почва в Туле была благодарная, и, по словам указанных лиц (кого точно, указать не могу — разговор шел общий), рабочие там настолько настроены против Советской власти, что при первом же сигнале подняли бы восстание. Настроение в Серпухове[570]также благоприятное для восстания (между прочим, проверяя данную информацию о серпуховских рабочих у Костяева в эти дни, я от последнего получил, наоборот, самые успокоительные сведения, что рабочие на стороне Советской власти, а Главкома, между прочим, они очень не любят, что в свою очередь подтверждали и Исаев, и Кузнецов). Все эти подготовления были лишь в области разговоров и, как бы то ни было, шагов к проведению плана в жизнь совершенно не делалось, только (да и то ручаться не могу) что будто бы в Москву ими услана какая-то незначительная латышская часть или же в Москве уже есть давно некоторая часть 5-го латышского полка. В самом Серпухове же оплотом восстания должен был служить 5-й латполк, который, по словам Исаева и Кузнецова, «деда» (Главкома) любит «страшно», чего, я думаю, в действительности совершенно нет (мои личные наблюдения да нюхом в конце концов)[571], когда разговоры об этом прекратились, и сам Исаев сознался, что 5-й латполк не так уж любит «деда», как это предполагалось[572]. В Тулу в губвоенком или еще на какую-нибудь должность должно было назначить «своего» человека, но кого именно и намечено не было. Наконец Исаев настолько внушил Вацетису свою мысль, что Главком наконец однажды ему заявил, что он согласен тряхнуть Москвой (подлинных выражений не помню), просил его не бросать, плакал на плече Исаева (по выражению Исаева). Но, когда Главком протрезвился, то он разговора об этом не поднимал. Я, не выяснив вопроса о своем новом назначении, уехал в Курск в отпуск, причем перед отъездом просил Костяева назначить меня к Склянскому управляющим делами или же в округ; в академию я не хотел проситься, т. к. боялся, что меня оттуда могут очень быстро назначить на фронт (я, между прочим, Костяеву сказал, что в Москве я был у Склянского, что последний будто бы спрашивал мое мнение о Костяеве и что лично меня в тыл убирать нельзя, т. к. я нужен фронту. У Склянского я, конечно, не был). Костяев обещал переговорить со Склянским о моем к Склянскому назначении. В разговоре с Малышевым, Кузнецовым и Исаевым мы перебирали места, куда я мог быть назначен: от Московского военного округа я отказался, в восточные не хотел, в Орловском нужно было сместить начальника штаба, от чего туда я тоже отказался. Оставались лишь южные украинские города, куда бы я пошел с удовольствием, особенно в Харьков и Одессу. Кузнецов предложил Одессу, т. к. там можно было установить связь с Щербачевым (который находится в Париже вместе с Головиным, о чем Кузнецов знал из подпольных кругов Москвы) через имеющихся, по всей видимости, в Одессе родственников Щербачева и еще через какого-то полковника, фамилию коего не помню, бывшего адъютанта Щербачева, кажется Мельчакова (?), который тоже мог быть в Одессе. Говорили о том, что хорошо было бы Семашке быть окружным Одесским комиссаром, т. к. если Семашко и не полностью свой человек, то, во всяком случае, при нем легко работать; сам же Семашко (я это знал) хлопотал о переводе на Украину и даже просил меня, если представится возможность, замолвить о нем в Москве словечко. 13 июня я получаю от Костяева телеграмму о том, что я назначен командармом. Предварительно я переговорил по аппарату с Малышевым — какую именно узнал — в 15-ю (латышскую), причем по аппарату обругал его за это назначение. Числа 8–9 июня, узнав в Курске в доме ужаснейшую в смысле жизни обстановку родителей, жены (мы были вынуждены жить в вагоне за неимением места дома), я написал Костяеву письмо с просьбой о скорейшем своем назначении «куда угодно». Мое назначение Костяев объяснил так, что это место для меня подходящее: «он постарался мое назначение провести при себе, т. к. он уходит к Склянскому». Исаев, Малышев и Кузнецов были мной недовольны, т. к. мое назначение было и для них неожиданно. У нас произошел довольно бурный разговор, где они меня упрекали, что сильно дружу с Костяевым и, быть может, передаю ему все наши разговоры, но я их успокоил. Тогда мысли Исаева приняли такой ход: 15-я армия, командарм коей свой человек и в которой за Главкомом солдаты и вообще латыши пойдут куда угодно, может для переворота оказать ценную услугу — только туда нужно назначить и члена РВС армии такого, который бы действовал в известном направлении. Таким человеком, по словам Исаева, являлся Эрнест Вацетис, который любит отличную квартиру, вино и женщин. В связи с уходом Костяева и полной шаткостью положения Главкома, Исаев решил уйти военруком в Москву, т. к. там «военрук делает доклады непосредственно Ленину» (какова цель этого ухода, для меня туманна, просто Исаев хотел быть на виду и проводить через Ленина в люди выпуск 1917 г.)[573].