А потому прошу сделать надлежащее распоряжение всем политкомам, чтобы таковые оказывали содействие, а также прошу: 1) О незамедлительной замене коменданта города, 2) Отдать приказ по городу, чтобы все прибывающие в гор. Серпухов должны немедленно зарегистрироваться у коменданта города и отметиться при отъезде, 3) При выдаче пропусков на право входа в помещение штаба производить тщательный осмотр документов с отметкой, к кому таковое лицо направляется и по каким делам и ежедневно по окончании выдачи чрез одного из комиссаров штаба выписку представить мне[551] и 4) Сообщать ежедневно обо всех лицах, командирующихся по делам службы и в отпуска за час до отхода поезда.

О последующих распоряжениях прошу меня уведомить.

Заведующий Особым отделением Волков

Делопроизводитель Е. Калугин.

Резолюция С.И. Аралова[552]: «Тов. Голенко. Переговорить с председателем исполкома о назначении коменданта, об издании соответствующих приказов. Комиссару Административно-учетного управления тов. Семенову проверять ежедневно книгу пропусков и войти с начальником ОО в связь по всем комендантским вопросам. 24/IV.1919. Аралов».

Помета[553]: «Меры приняты».

РГВА. Ф. 6. Оп. 10. Д. 11. Л. 215. Подлинник — машинописный текст на бланке Серпуховского отделения Управления Особого отдела ВЧК с автографами синими чернилами.

№ 3.5

Доклад генштабиста Оперативного управления А.П. Медведева начальнику управления В.В. Даллеру с ходатайством о предоставлении отпуска после необоснованного содержания в Бутырской тюрьме и о переводе на другую должность

№ 191/л., гор. Серпухов

16 мая 1919 г.[554]

НАЧАЛЬНИКУ ОПЕРАТИВНОГО УПРАВЛЕНИЯ

Доношу, что ночью 4-го сего мая я был арестован на своей квартире в гор. Москве (Гранатный пер., д. 20) согласно ордеру Особого отдела. В квартире был произведен обыск, после чего согласно ордеру меня, арестованного, доставили в Особый отдел, а оттуда 5 мая переправили в Бутырскую тюрьму и поместили в одиночную строгую камеру.

Первый допрос был произведен мне следователем Особого отдела 6 мая, второй допрос 13 мая, после чего 14 мая я был выпущен на поруки члена Революционного военного совета Республики С.И. АРАЛОВА и с меня взяли подписку, что я буду находиться в гор. Серпухове и обязуюсь явиться по первому требованию ВЧК.

На первом дознании мне было предъявлено в письменной форме обвинение в шпионаже. Столь тяжкое и позорное обвинение, предъявленное мне, если судить только по ходу обоих допросов при следствии и по собранным и приобщенным к делу документам, не может считаться обоснованным и сколько-нибудь серьезным, а является, с одной стороны, результатом гнусной и редкой по своей наглости провокации со стороны бывшей служащей Полевого штаба Троицкой, а с другой — каким-то роковым для меня недоразумением.

Троицкая, вообще ничего общего не имевшая со мною, показала, что я знал определенно, что она состоит на службе у белогвардейцев, что однажды, встретив ее, я сказал, что «скоро конец, наша берет верх», что однажды она поехала со мною в вагоне и видела, как я вез пакет «заместителю французского консула». Далее шло обвинение, что я, будто бы имея какую-то конспиративную квартиру в Трубниковском переулке, посылал какие-то карты с курьером какому-то Семенову на Мясницкую улицу, имею связи с французами, кому-то сдал на хранение документы и еще несколько мелких вопросов.

Меня спрашивали, знаю ли я генштаба Тарасова (не знаю), Даллера и Анциферова и Теодори — и какие отношения я имею к ним.

Из вещественных доказательств приобщены к делу: 1) фотографическая карточка генштаба А.А. Незнамова, моего бывшего начальника; 2) неиспользованный пропуск в штабной вагон, взятый мною для сотрудника телеграфа (она не поехала); 3) фотографии (2) мои с моим штабом 47-й пехотной дивизии, снятой в апреле 1917 года; 4) доклад мой в 1916 году в Школе прапорщиков в Черткове (Галиция) со схемой к этому докладу; 5) карта прорыва фронта у Брзежан (Галиция) в июне 1917 года; забраны кроме того еще две-три маловажные бумажки. Таким образом, можно видеть, что все то, что мне пришлось пережить за эти 2 недели, все то, что переживаю я сейчас, получая сведения обо всех тех унижениях меня как личности, которые допускались в моем отсутствии вообще и при бывших у меня обысках в частности — все это были напрасные обвинения и оскорбления, нанесенные неумышленно, а в некоторых случаях со злою волею, мне, который с первых дней Октябрьской революции беспрерывно работал на ответственных постах, которому поручились исключительно секретные поручения (вручение лично особо секретных пакетов председателям СОВНАРКОМА[555] и Высшего военного совета)[556], который создал стройную и надежную систему связи, не считаясь с затруднениями и трениями разного вида и с разных сторон.

Все это тяжело отразилось на мне, подорвало энергию и понизило работоспособность всех видов.

Докладывая о вышеизложенном, убедительно ходатайствую о разрешении мне хотя бы в течение 10 ближайших дней отдыха, ибо к работе я совершенно физически не гожусь и мне необходимо немного успокоиться.

Кроме того, докладываю, что в ближайшие дни я буду просить Вас содействовать о предоставлении мне другой должности, если нельзя в Полевом штабе, то в другом учреждении, так как продолжать руководство столь ответственной работою связи при известных Вам обстоятельствах, усугубленных всей обстановкою, сопровождавшей мой арест, я абсолютно не могу.

Инженер, военный электрик Генерального штаба Медведев

Резолюция В.В. Даллера: «В инспекторское отделение. Хранить в делах. Даллер. 19.VI.1919»[557].

РГВА. Ф. 6. Oп. 5. Д. 66. Л. 349 с об. — 350.

Подлинник — машинописный текст с автографом.

№ 3.6

Заявление Л.Д. Троцкого Центральному комитету РКП(б) по поводу решения о чистке Полевого штаба[558]