– Какая разница, самый ли ты быстрый или…

– Для меня разница есть,– перебил он.– Это дает мне цель. Пони– маешь? – Он продолжил, не дожидаясь, отзовется ли Михаил.– Я часто хожу сюда летом, но только по ночам. Я не хочу, чтобы машинист меня увидел. Я становлюсь быстрее, но только ноги у меня так и не научи– лись летать.– Он показал жестом вдоль рельсов в сторону дальнего вос– точного туннеля.– Я рассчитываю однажды, в одну из ночей, обогнать поезд. Я начну отсюда как человек, и до того, как поезд достигнет другого туннеля, я хочу пересечь пути перед паровозом как волк.

– Пересечь пути?

– Да. На четырех лапах,– сказал Никита.– Теперь нам надо бы по– скорее найти какую-нибудь еду для стаи, иначе придется искать ее всю ночь.

Он двинулся вдоль путей, вниз по склону на восток, и Михаил по– шел следом. Не далее полуверсты от того места, где Никита начал гнаться за поездом, они нашли сбитого кролика, лежавшего на рельсах. Он был еще свежим, его глаза вылезли из орбит, как будто все еще за– гипнотизированные светящимся желтым шаром чудовища, прошедшего над ним. Кролик был мелкой находкой, но все же это была еда. Никита под– цепил его за уши и так и понес, помахивая им как поломанной куклой, когда они продолжали поиск.

От запаха кроличьей крови у Михаила потекли слюнки. Он с трудом сдерживал звериное рычание, подступившее к горлу. С каждым днем он все более соответствовал стае. Превращение поджидало его как стоявший в сумраке друг. Все, что ему нужно было сделать, это дотянуться до него, обнять, потому что он был близко и горел нетерпением. Но он не знал, как держать все это под контролем. Он не имел ни малейшего представления, как ему волевым усилием сменить облик, сделать то, что умели другие. Управлялось ли все это сознанием или происходило как во сне? При этом он боялся потерять последнюю каплю человеческого; пол– ная смена облика привела бы его туда, куда он не осмеливался попасть. Но нет, все еще нет…

Слюна пошла обильнее. Послышалось урчание; не в горле, а в живо– те. В конце концов, он скорее все же был мальчиком, а не волком.

В то долгое, засушливое лето Михаил много раз охотился ночью вместе с Никитой у железнодорожных путей. Однажды в начале августа они нашли страдавшего маленького олененка, две ножки которому отреза– ло колесами поезда. Никита наклонился и поглядел в посеребрившиеся от боли глаза олененка, и Михаил смотрел, как он протянул свои нежные руки, чтобы погладить животное по спине. Никита тихо наговаривал что– то олененку, пытаясь его успокоить, а потом положил руки ему на голо– ву и резким сильным движением крутанул ее. Олененок обмяк – свернутая шея положила конец всем его страданиям. И в этом, сказал Никита, была не жестокость, а милосердие.

Поезд ходил по расписанию. Днем он пыхтел вверх по склону, от туннеля к туннелю, а ночью у него скрипели тормоза и от колес взмета– лись искры. Михаил сидел под откосом, под прикрытием сосен, и смот– рел, как Никита мчался вдоль путей, тело у него скручивалось, пытаясь сохранять ровность бега, когда совершалось превращение. Каждый раз казалось, что его ноги – это привязанные к земле крылья, на которых ему никак не удавалось взлететь. Никита становился все резвее, но так и не стал достаточно резвым; поезд неизменно обгонял его и обдавал напоследок дымом, когда, гремя, въезжал в туннель.

Август окончился, и последний летний поезд прогрохотал прочь к Минску, красный фонарь колыхался на последнем вагоне, как розовая ух– мылка. Никита, с опущенной головой и поникшими плечами, плелся назад, к месту, где оставил одежду, и Михаил смотрел, как его тело теряло блестящую черную шерсть. Никита, опять в человечьем облике, оделся и вдохнул горький запах дыма, как будто нюхал пот свирепого и уважаемо– го врага.

– Что ж,– сказал он наконец,– лето придет опять.

Они двинулись домой, шагая навстречу осени.

Зима, жестокая дама в белом, забрала лес в свои кулаки и закова– ла его в лед. Деревья трещали от мороза, лужи превратились в белые льдышки, а небеса редко просвечивали сквозь низкие тучи и мглу. Иног– да солнце не показывалось многие дни, и весь мир состоял из снежного моря и черных безлистых деревьев. Даже вороны, эти чернофрачные дип– ломаты, мерзли, сидя на ветках, или пытались пробиться к солнцу на обмерзающих крыльях. Только белые зайцы суетились в тишине опустевше– го леса, но когда из Сибири мели вьюги, даже зайцы дрожали в своих норах.

Точно так же в подвале белого дворца дрожала стая. Они сгруди– лись вместе, едва дыша, вокруг костра из сосновых сучьев. Образование Михаила, однако, продолжалось; Виктор был жестким наставником, и ког– да он и мальчик жались друг к другу, Михаил декламировал Шекспира, сочинения Данте, штудировал математические теоремы и европейскую ис– торию.

Однажды в январе Поля и Никита вылезли наружу, чтобы собрать не– много хвороста. Виктор велел им держаться поближе к белому дворцу и не терять друг друга из виду. Опускалась мгла, затрудняя видение, но поддерживать огонь было необходимо. Прошло с полчаса, пока в логово не вернулся Никита, двигаясь, как оцепеневший придурок, его брови и волосы посеребрил иней. Он внес охапку веток, которая свалилась к его ногам, а он продолжал идти в круг, освещаемый огнем. Глаза у него бы– ли круглыми, изумленными. Виктор встал и спросил:

– Где Поля?

Она была в двадцати саженях от него, сказал Никита. В двадцати саженях. Они шли переговариваясь, стараясь согреть друг друга слова– ми. И вдруг, совершенно неожиданно, Поля просто не ответила. Не было слышно ни крика о помощи, ни борьбы в полумраке. Только что Поля была тут, и вот…

Никита повел Виктора и Франко показать им. Они обнаружили на снегу яркие пятна крови, менее чем в сорока саженях от снежных купо– лов дворца. Одежда Поли была неподалеку, тоже испятнанная кровью. На земле лежало несколько веточек, похожих на обглоданные кости. Отпе– чатки ног Поли заканчивались там, где следы лап берсеркера выходили из терновой чащи. Далее шла борозда от тела, которое волокли через холмик в густые заросли. Они нашли что-то от внутренностей Поли, бу– ро-красных, как синяки, на снегу. Следы берсеркера и борозды от воло– чившегося тела Поли шли дальше через лес. Виктор, Франко и Никита сбросили свои одежды и, дрожа, сменили облик в наступавшей темноте. Три волка, серый, светло-бурый и черный, запрыгали по сугробам по следу берсеркера. В версте к востоку они нашли руку Поли, голубую, как мрамор, застрявшую между двух камней. Она была вырвана из плеча. Они пришли к скалистому месту, где ветер начисто сдувал с иззубренных глыб и снег, и запахи; там следы берсеркера заканчивались, так же как и следы от трупа Поли.

Несколько следующих часов волчье трио рыскало расширявшимися кругами, которые уводили их все дальше и дальше от белого дворца. Один раз Франко показалось, что он увидел огромную рыжую фигуру, сто– явшую на выступавшей над ними скале, но падавший снег на несколько секунд затуманил обзор, а когда он снова смог ясно видеть, фигура ис– чезла. Никита на стыке ветров уловил запах Поли, острый летний аромат сена, и они пробежали еще с полверсты к северу, прежде чем обнаружили на дне расщелины ее голову. Череп был размозжен, мозг выскоблен.