На этот раз у него даже не было гитары, если не считать акустической, которую привез Диринг. В основном Джими просто нравилась идея оттянуться без надоедливого Майка рядом, без людей на зарплате, ожидающих от него указаний каждый день, без звездных ублюдков с этой типичной улыбкой, которая как бы говорит: «Я готов съесть дерьмо для тебя, Джими».

Он и Колетт замутили; ничего серьезного, просто сладкое и безмятежное наслаждение. Все это помогло ему ощутить жизнь, так он не чувствовал себя с тех пор, как впервые оказался в Лондоне. Кажется, целую вечность…

Лишь одно плохое предзнаменование: мачеха Колетт, ясновидящая старейшина племени, работавшая на короля Марокко. Колетт не терпелось поскорее познакомить с ней Джими. Старушка сказала Джими, что у него есть «лоб» – признак большого художественного видения. Затем она разложила ему карты Таро. Первой картой из колоды была звездная карта – разумеется, все обрадовались. Вторая карта была картой смерти – и Джими испугался.

Успокойся, Джими, у карты Смерти в Таро разные значения – переход, возрождение, новое начало. Слишком поздно – весь следующий год Джими будет рассказывать всем, что не доживет до тридцати. Или о том, что ему осталось жить всего шесть месяцев.

Колетт отчитала его за то, что он негативит, и он ответил: «Это не негатив. Просто так оно и есть. Извини. Я еще не готов уходить».

Ошеломляюще раннее унылое утро понедельника три недели спустя на сцене в Woodstock – это совсем другое дело. Gypsy Sun and Rainbows – и Митч – выходят и начинают играть. Хорошая энергия волнообразно расходилась в сторону толпы. Слишком мало людей осталось. Бледная сухая грязь вместо земли, белое усталое небо над головой, толпа быстро редеет сразу за сценой, обкуренные чуваки плывут по течению.

Гремят длинные версии Hear My Train a Comin, Spanish Castle Magic, Red House… Джими придумывает слова. Парит орлом на новой спонтанной вещи Jam Back at The House, еще один джем, который они даже не потрудились назвать, привнесший немного равновесия и уверенности, но все это растворилось в джазе Юпитера.

Вбросил несколько хитов, они как крошки на одеяле: Foxey Lady, Fire, Purple Haze… сложные, сжатые, напряженные версии.

Сверхновая вещь Izabella, которая показывает, на что способна группа, но в портастудии рядом со сценой Майк направляет Эдди Крамера, который микширует звук, чтобы сосредоточить внимание только на деньгах – Джими, Митче и Билли. Как можно ближе к фирменному звучанию Experience. Джума долгое время был вне себя из-за того, что его, Ларри и Джерри заглушили в миксе, но что делать, когда не ты платишь по счетам?

Voodoo Child по плану должна была привести весь фестиваль к идеальному финалу. Но песня продолжается и продолжается… почти четверть часа, заканчивается плохо, бессвязно, Джими фактически поднес чертову гитару к губам в самом конце, пережевывая несколько последних совершенно ненужных нот, толпа реагировала в заученном стиле, как и всегда будут делать толпы.

Пока не наступает настоящий совершенно неожиданный кульминационный момент.

Джими начал играть отрывки из The Star-Spangled Banner во время финального джема I Don’t Live Today, ироничной песни о взрослении наполовину чероки. Идея росла, пока не стала самостоятельной изюминкой шоу. Теперь, в утренней плесени Woodstock, она становится каменным афтершоком для всего американского эксперимента. Белые на Луне, но черные гетто продолжали расти. Антивоенные протестующие постоянно устраивали парады, но мешки с трупами все время возвращались из Вьетнама. Джими видел будущее как эпизод «Звездных врат» в конце 2001-го: жизнь через разноцветные фильтры; смерть через повторяющиеся негативы; Вселенная – звездный взрыв в мозгу.

Джими использует фидбэк и дисторшн, как генерал, нацеливающий свои ракеты, посылающий свои бомбардировщики. Воздух визжит от реактивных двигателей, небо освещается вспышками напалма, мучительные крики детей войны, когда разрываются тела и отрываются головы.

И все же каким-то образом в конце концов амулетная гитара Джими подарила тонкие лучи надежды. Толпа возбуждена.

Три недели спустя, вернувшись к Дику Каветту, Джими почувствовал себя неловко, когда Дик дразнил его по поводу «спорности» исполнения национального гимна. «Не знаю, старик, – говорит он, – нас заставляли петь это в школе… это было просто воспоминание!»

Когда Дик шутит о письмах ненависти, которые Джими получит из-за своего «неортодоксального» исполнения священной песни, Джими встает, корчит рожу – эта менее известная свирепая сторона его лица даже сейчас проявляется по телевизору.

«Я не думаю, что это неортодоксально, – говорит он. – Я думаю, что это было прекрасно».

Натянутая, измученная улыбка, когда аудитория студии взрывается спонтанными аплодисментами.

Он показывает знак «пис», затем перевернутый знак «пис», а затем: «Я думаю, что это наша последняя работа, пока мы не отдохнем».

Должен же быть какой-то выход отсюда… Стало совсем темно. Джими фактически пленник в студии звукозаписи, все еще мечтающий о жизни вне того, что он есть сейчас, желающий, чтобы Gypsy Sun and Rainbows помогли ему сделать этот шаг, чтобы он набрал свою собственную скорость, сжег излишнюю белизну своего образа, своей музыки, всего своего дела. Во всяком случае, так это видел Джими.

Майк Джеффри не мог смириться ни с чем из этого, он плел интриги в тени, искал способ заставить Джими вернуться туда, где его можно будет контролировать, если понадобится, силой. На обратном пути в Лондон он ужинает в Annabel’s с Доном Арденом. Дон так и не простил Микки Мостаза то, что тот украл у него The Animals, а Майка – за его участие в этом деле. Он весь вечер рассказывает ужасные истории о том, как расправился с теми, кто перешел ему дорогу.

Его люди схватили Роберта Стигвуда за руки и за ноги и пригрозили сбросить с балкона его офиса на Кавендиш-сквер, после того как австралийский театральный агент попытался украсть The Small Faces у Дона из-под носа.

«Все его тело обмякло, и он обосрался, – смеется Дон. – Дерьмо стекало по его гребаным ковбойским сапогам. Это было отвратительно, но он никогда больше не беспокоил меня, маленькая странная крыса».

Или его самая последняя эскапада: личный визит к Клиффу Дэвису после того, как Клифф попытался забрать The Move.

«Я вынул у него изо рта сигару и приложил ее к середине его лба, – с гордостью говорит Дон Майку. – Он, конечно, сопротивлялся, но я был слишком силен. Я хотел посмотреть, смогу ли на самом деле пробить его лоб этой штукой. В конце концов раздавленные угольки сигары упали ему между колен и прожгли дыру прямо в брюках. Я начал смеяться».

Майк и Дон сидели там, весело болтая и попивая «Кристал». Майк понимал сообщение Дона четко и ясно: никогда больше не пытайся наебать меня на сделке. И другая часть послания: действия говорят громче слов. Майк с Доном расстаются, его голова полна планов.