Письменные памятники, предназначенные для распространения нового учения, устанавливались также и в храмах. Эти стелы высотой около двух метров вытесывались и ваялись в Харране из местного базальта. Затем их на барках отправляли вниз по Евфрату в стольные города Вавилонии. Над текстом был изображен силуэт стоящего царя, поклоняющегося трем астральным символам: богу-луне и его детям — богу-солнцу и Иштар. К стелам прилагалось письмо Набонида. «Поставь столбы, иссеченные в камне, которые я тебе отправил, там, где за благо рассудишь», — приказал он своему чиновнику в Уруке. Несомненно, такие указания поступили и во все прочие города. Правда, после падения Набонида его враги сразу взялись за систематическую разрушительную работу: персидский царь объявил, что «изгладил имя» и дела побежденного. Но две стелы в Харране завоеватели не низвергли, поскольку они стояли в самом жилище бога и, следовательно, находились под его покровительством. Уничтожить их значило бы совершить недопустимое нечестие перед местным божеством. Зато в Ларсе камень разбили молотом, а потом скрыли от глаз: он служил упором дверной петли у входа в помещение, где жил сын лунного бога — бог-солнце. В Уре стела вовсе не обнаружена, хотя Набонид велел сделать на глине четыре надписи — каждую по крайней мере в трех экземплярах. Две из них происходят из Сиппара, одна — из Ларсы, одна — из Аккада. Они были скопированы с не сохранившихся до нашего времени оригиналов. В них царь докладывал своему богу Сину об успехах «просвещения» в центре и на севере страны.

На стелах содержался тот же текст, что и в Харране, то есть изложение нового откровения: Син был назван богом «всех стран». Он был выше всех других богов и богинь, посылал спокойствие и процветание почитавшим его. Тем, кто особо ему поклонялся, он давал удачу. Благодаря ему в «Благодатном полумесяце» установился общий мир. Конечно, прочесть надписи было нелегко, — не в обычае вавилонян было помещать их в общественных местах, даже если их содержание было светским, а не религиозным. Стелы же всегда были священными предметами и устанавливались, очевидно, в сокровенном месте храма. Значит, видеть и читать надписи могли только немногие жрецы. Но это не имело значения, ибо стелы предназначались не только для людей — современников и «потомства»; возможно, даже в первую очередь эти отчеты о выполнении царской миссии извещали богов.

К тому же особое отношение было к членам семейства Сина из-за их близости к верховному божеству. Для его сына и дочери Набонид велел переписать старые надписи. Они теперь также были приспособлены к новой догматике и стали ее свидетельствами. Набонид воспользовался ими, чтобы вновь и вновь говорить о неудачах своих предшественников. Неявно он приписывал их тому, что прежние цари не почитали бога-луну. Ему же благодаря Сину всё удавалось гораздо лучше не только сравнительно с Навуходоносором, но также и вавилонскими царями, правившими во II тысячелетии, и царями ассирийскими. А ведь Асархаддон и Ашшурбанипал были «владыками вселенной».

Ограничился ли царь тем, что, согласно заключительной части урских документов, велел записать «дела царя богов Сина на столбах каменных»? Не было ли и устной пропаганды, помимо предварительного заявления перед «собранием»? По свидетельству самого же Набонида, никаких мероприятий в этом роде не затевалось — он полагался только на надписи; гнев и удивление царя вызвало именно то, что даже в Харране, священном городе Сина, не было «скрижали, установленной для потомства», посвященной его господству. Ставить камни с надписями в храмах — так он и понимал свою религиозную миссию. Подобное распространение новой догматики должно было постепенно привести к присоединению к ней; в конце концов все приняли бы новую веру. Насколько можно полагать, именно так судил Набонид.

«Памфлет» же утверждает почти обратное: царь «смешал обряды, смутил предсказания, приказал положить конец церемониям». Это утверждение представляется нам весьма смутным. Ведь сочинитель наверняка ничего не знал о том, что происходило за пределами Вавилона, и просто произвольно экстраполировал столичные события на всю страну. Возможно, поначалу план царя отчасти и был таким, как его поняли слушатели из «Дома под высокой кровлей». Но если даже предположить, что Набонид этого хотел, ему было бы очень трудно провести такую реформу (или переворот) в жизнь. Ведь богослужение — ежедневно, ежемесячно, ежегодно — в Вавилонии строилось на четкой последовательности действий, передаваемых из поколения в поколение. Сделать так, чтобы о них забыли, придумать и заставить выучить другие обряды было невыполнимой задачей. К тому же в каждом храме существовала собственная обрядовая практика. Пришлось бы прибегать к устной проповеди, причем во всех святилищах. У Набонида для такого предприятия не было средств.

Царь даже не помышлял сомневаться в политеизме, не совершил ни одного поступка, в котором проявились бы его враждебность или хотя бы скептицизм на этот счет. Даже «Памфлет» не делает ему ни малейшего упрека в этом отношении. Разумеется, волей Набонида бог-луна отныне взял на себя всю божественную власть, прежде распределенную среди всех божеств пантеона. Его почитатель настойчиво утверждает это: «Син держит в руках все должности небесные». Один из гимнов того времени примерно теми же словами воспевал Мардука: бог «Дома под высокой кровлей» якобы обладал качествами всех и каждого из основных вавилонских божеств. Это был грубоватый способ выразить идею, что он их всех превосходит. Такое восхваление, когда речь шла о местном божестве, допускалось часто. Например, в Ларсе так же относились к богу-солнцу, но никто не имел дерзновения навязывать эти местные взгляды всем стольным городам, а тем более всему «Благодатному полумесяцу».

Между прочим, вавилонский царь до самого своего падения оставался «приносящим обильные жертвы в Дом под высокой кровлей». Этот титул он перенял у предшественников, Навуходоносора и Нериглиссара; как и они, он его заслужил — хроника его царствования объективно это отмечает. В его отсутствие о процветании всех святилищ Вавилонии заботился Валтасар, так что по возвращении отец мог отметить, как было сказано, его «хорошее поведение» по отношению к храмам.

Жаркие споры велись только по поводу Мардука. В первые годы царствования Набонид раздумывал, не отождествить ли Сина с ним, Иштар — с его супругой и бога-солнце — с Набу. Словом, царь собирался поступить так, как несколькими веками ранее сторонники самого бога Вавилона: неприметного божка они связали с Эриду через Энки или Эа. Но догматика, разработанная во время пребывания царя в Аравии, сделала такой синкретизм невозможным: природа и могущество бога-луны уже не могли быть простым воспроизведением сущности и силы Мардука. Универсальность Сина намного превосходила роль вавилонского бога, который, при всем своем престиже, оставался именно вавилонским. Поэтому он должен был уступить авансцену. В новой теологии Син в некотором смысле возвращал его туда, где он был вначале, в прежнее положение местного аграрного божества. Он даже вторгся в его храм. Столкновение стало неизбежным. Автор «Памфлета» дает живой и даже живописный рассказ о том, что происходило в «Доме под высокой кровлей». Набонид «увидел убранство Дома под высокой кровлей, убранство, созданное Эа всезнающим, и стал богохульствовать. Когда он увидел в Доме под высокой кровлей лунный серп, он поднес к нему руку. Он созвал ученых и говорил с ними: “Кто построил храм, кому в честь он означен? Будь то Мардук, мотыга была бы означена, Син означил храм сей своим полумесяцем!”» Вот что заявил царь перед жрецами Вавилона. Впрочем, Набонид не собирался выселять Мардука; но его демонстративные действия должны были приводить к выводу: бог Вавилона занимал это здание, но то не был его родной дом; так сказать, домовладельцем был Син.