Внезапно дом становится невыносимо большим. У меня возникает ощущение, что я огромный континент, части которого отламываются и уплывают во всех направлениях, а от меня остается лишь неподвижный островок в центре. Его осколки уходят дальше и дальше от него – как летом айсберги откалываются от ледника. Мне вдруг становится обидно, что это я, а не она вынуждена терпеть эту тишину. Я хотела бы умереть сейчас, не вставая с места, – вот было бы счастливое совпадение! Тогда избавляться от нас пришлось бы кому-то другому. Но я знаю, что в ближайшее время не умру. События последних двух дней произвели на меня противоположный эффект: я чувствую, как в моем теле пульсирует новая жизненная сила, смывая годы полусна и неподвижности, пробуждая меня от спячки, показывая мне окружающий мир без всякого тумана.

Надо вставать. Надо сосредоточиться, систематически продумать все имеющиеся варианты, разработать стратегию, которая поможет мне исправить допущенный промах и довести свои действия до логического конца. Я локтем сдвигаю простыни и спускаю ноги с кровати, готовясь сесть. Сегодня первый по-настоящему теплый весенний день. Свет раннего утра, который уже начинает литься в окно, ярок и бодр. Пробравшись сквозь виноград за окном, он танцует по голому полу и подбирается к моим ногам. Сквозь носки я ощущаю, как внезапный прилив холодной крови наполняет мои отекшие ноги, питая распускающуюся в них боль. Я знаю, что, сосредоточившись как следует, я могу ослабить и заглушить эту боль, превратив ее в нечто вроде жара или давления. Когда я опускаю ноги на пол, в них тут же вонзаются бесчисленные иголочки. Покалывание поднимается к коленям, а мои ступни и лодыжки уже стоят прочно и незыблемо, словно вырезанные из одного куска дерева.

Я ставлю перед собой задачу добраться до ванной. Ковыляю я единственным способом, который мне позволяет мое тело. Пройдя полпути, я останавливаюсь передохнуть – опираюсь на спинку стула, стоящего у двери в ванную, словно на ходунки. Никто не сможет упрекнуть меня в том, что я не старалась, – я делала все возможное, чтобы возобновить нашу дружбу. Я пыталась любить ее, пыталась представить ее саму и ее недостатки симпатичными и забавными, как когда-то в детстве, считать эти недостатки «вивьенизмами», как говорила Мод, – проявлениями ее свободомыслящей, жизнерадостной натуры, схожей с вольным ветром.

Через минуту я решаю, что в состоянии продолжать свой поход в ванную, и сосредотачиваю внимание на боли, которую несет в себе каждый неловкий шаг. Обе мои кисти скручены в тугие кулаки, и я знаю, что не скоро смогу раскрыть их. Добравшись до умывальника, я упираюсь в него локтями, чтобы перенести с ног часть веса тела – марафонское испытание для них закончилось. Я рассматриваю свои руки – руки старой мегеры со скрюченными пальцами и раздувшимися красными костяшками – и пытаюсь по очереди распрямить их, растирая ими внутреннюю поверхность бедер, чтобы оживить кровообращение. Мне кажется, что, избавившись навсегда от суставов пальцев, я облегчу свою боль – достаточно отрубить их и замотать обрубки мягкой повязкой. Этим утром для того, чтобы повернуть горячий кран, мне требуется невероятное усилие воли. Наконец вода начинает течь, и я подставляю под струю обе руки. Я уже вижу, что костяшки понемногу отходят, – я готова к новому дню.

Я чувствую себя так же, как раньше, – по крайней мере, убийцей я себя не ощущаю. В конце концов, я просто подсыпала порошок в ее молоко – в горло я ей ничего не заливала. Мне кажется, я сделала это просто чтобы выпустить пар – как злое письмо, которое вы пишете в угаре ночи только для того, чтобы сжечь его поутру. На чердак я пошла не для того, чтобы взять яд, – меня повела туда луна. Я не планировала заранее снять с полки цианид и принести его вниз в рукаве ночной рубашки. Все произошло настолько естественно, словно этому суждено было сбыться, словно это было предначертано заранее и я действовала не по своей воле, а как марионетка в чьих-то руках.

Насыпав порошок в молоко, я сказала себе: «Будь что будет. Если она не выпьет это молоко или разольет его в холодильнике, значит, так было суждено». Думаю, на самом деле я не верила, что она выпьет его и умрет от этого. Меня нельзя назвать настоящим хладнокровным убийцей. Я не вставляла в пистолет патрон и не стреляла ей в переносицу, не разбивала ей голову чем-то тяжелым.

Я вытираю руки и надеваю черные шерстяные рукавицы, которые я как обычно вечером повесила над нагревателем, чтобы они стали теплыми. Затем я стягиваю с себя носки, в которых я сплю. Как и кисти рук, пальцы моих ног особенные. Они раздались в средней части и все вместе напоминают копыто козы. Один за другим я поднимаю сверточки туалетной бумаги, заранее подготовленные и сложенные кучкой специально ради такого утра, и просовываю их между пальцами, заставляя их разойтись, – небольшой фокус, который я выдумала, чтобы облегчить постоянную давящую боль. Мне приходит в голову, что чай с травой прогонит ее. Вернувшись в спальню, я включаю чайник. Затем я несколько неожиданно для себя самой решаю отказаться от обычного утреннего распорядка и на некоторое время вернуться в кровать. Этот маленький отход от правил заставляет меня почувствовать себя напроказившей школьницей. Я разомну руки и ноги, подожду, пока они проснутся, и послушаю, не подает ли дом признаков жизни.

Забираясь в постель, я замечаю, что электронные часы на моем левом запястье на 11 минут отстают от часов на тумбочке (когда я ложусь в кровать, я сверяю их, так что они практически всегда показывают правильное время). Я смотрю на другие, запасные наручные часы и с ужасом замечаю, что посреди ночи – если точно, в половину второго – они остановились. Все это полностью сбивает меня с толку. Когда я не знаю точного времени, то не могу сосредоточиться, особенно если речь идет об утре. Мне нужно знать время, чтобы соблюдать свой обычный режим, – в противном случае весь день идет насмарку. (Я не слишком суеверный человек, но должна признать, что столь странное совпадение немного нервирует меня: часы, которые раньше всегда были точными, остановились именно в эту ночь. Думаю, другой, менее прагматичный и более далекий от науки человек под влиянием этого совпадения и вовсе перепугался бы.)

Я начинаю анализировать факты: электронным часам я доверяю больше, чем механическим. Основной мой ориентир – часы на тумбочке, затем следуют электронные наручные часы. Однако те, что на тумбочке, показывают 8: 08, а я до сих пор не слышала восьмичасового боя напольных часов в холле. Если бы время на них совпадало с моими электронными наручными, я бы решила, что доверять им вместе можно больше, чем моим главным часам.

7:56 (по электронным наручным часам).

Только что пробили настенные часы в холле, но по наручным до восьми остается еще несколько минут, так что загадка правильного времени все так же далека от решения. Полежу в постели еще немного – надо собраться с мыслями перед началом дня.

9:55 (по электронным наручным часам).

До меня доносится обычный для понедельника колокольный звон в церкви, хотя по моим наручным часам десяти еще нет. За исключением нерегулярных визитов Майкла и редких появлений незнакомцев у двери дома, по которым я всегда сверяю время, колокола в десять утра понедельника являются для меня единственной возможностью проверить правильность хода моих часов. Впрочем, они не всегда начинают бить в одно и то же время: я на собственном опыте убедилась, что им лучше не доверять. Они часто запаздывают, и иногда первый удар может прозвучать лишь в четверть одиннадцатого. Но начинают раньше они весьма и весьма редко, и если на моих часах еще нет десяти, они, по всей видимости, врут. Я не знаю, что для меня хуже, – пытаться определить правильное время или пытаться не думать о Вивьен. Я и впрямь ее убила? У меня больше нет уверенности, что я это сделала, – а главное, я не чувствую, что сделала это.