В начале июня на участках обороны армии начались ожесточенные бои. Противник сжимал кольцо, нанося удары в направлениях Финев Луг и из района Пятилипы. 2-я ударная армия, предпринимала отчаянные попытки вырваться из мешка. Не стояла без дела и 4-я армия (44, 288, 310-я стрелковые дивизии), в которой вновь сменился командующий. Под водительством генерал-майора М.И. Гусева весь июнь и первую декаду июля армия, усиленная 185-й и 195-й танковыми бригадами, по 50 танков и каждой, и артиллерией, пыталась ликвидировать Волховский плацдарм противника у Киришей шириной в пять и глубиной два километра. Задача выполнена не была, хотя только с 4 по 15 июня по киришскому пятачку выпустили более 40 тысяч снарядов и мин и сильнейшие удары наносила наша авиация. По этой причине операция вычеркнута из советской истории, потери неизвестны. А что нам известно о боях 54-й армии в «погостьевском мешке»? Мы совсем забыли и о заново созданной 8-й армии (128, 265, 286-я стрелковые дивизии, 1-я стрелковая бригада, 107-й танковый батальон), неужели она с января ничего не делала? Быть такого не может, хотя в описаниях зимней кампании она практически нигде не упоминается, будто и нет ее вообще. Наличествует лишь одна фраза в энциклопедии: «Вела боевые действия на мгинском направлении». Вела, значит. Понятно, что безрезультатные.

После майских поражений Красной Армии товарищ Сталин сильно разочаровался во многих своих полководцах: Тимошенко, Кулике, Козлове, Левченко, Мехлисе; затосковал, что нет у него «гинденбургов». Всего месяц понадобилось, чтобы уяснить, что генерал Хозин тоже не Гинденбург. Командующий объединенным Ленинградским фронтом оказался не способен прорвать блокаду Ленинграда, не сумел справиться с руководством сразу девятью армиями, тремя отдельными корпусами и двумя группами войск, к тому же разделенными занятой противником территорией. В принципе при существовавшем в Красной Армии уровне управления это для любого генерала было запредельной задачей. Так ведь и не для того Хозин объединение затевал.

Командующий своих привычек не менял, по-прежнему выпивал две-три рюмки водки перед обедом и перед ужином, по вечерам у себя на квартире смотрел кинофильмы в компании молоденьких телеграфисток (в доносах члена Военного совета армейского комиссара А. И. Запорожца это классифицировалось как «бытовое разложение», в оправдательных письмах Хозина — как человеческое отношение «к маленьким работникам»), увлеченно интриговал против Запорожца и начальника Особого отдела Мельникова. И даже попытался игнорировать Смольный, напрямую из Малой Вишеры общаясь с Москвой и самостоятельно принимая принципиальные решения, в том числе по вопросам руководства Ленинградом и распределения городских ресурсов. Это оказалось последней каплей. Опытный партаппаратчик Жданов быстро и жестко пресек «грубейшую политическую ошибку», разъяснив Хозину, что он снова «не дотопал до существа».

Директивой от 3 июня командующим Ленинградским фронтом был назначен генерал Л.А. Говоров — уникальный по тем временам случай: выпускник петербургского Константиновского училища, бывший колчаковский офицер, окончивший две академии и сам возглавлявший Военно-артиллерийскую академию имени Дзержинского, по недоразумению не расстрелянный в предвоенные годы, к тому же беспартийный (это, конечно, непорядок, уже через три недели командующего приняли в полноценные большевики без кандидатского стажа).

Затем Ставка признала ошибочным решение о ликвидации Волховского фронта. Хозин был освобожден от занимаемой должности «за невыполнение приказа Ставки, отрыв от войск, бумажно-бюрократические методы управления…», а также в связи с серьезным конфликтом с членами Военного совета и вскоре отправился принимать 33-ю армию Западного фронта; юмор Верховного — армией командовал Мерецков.

8 июня Ставка восстановила Волховский фронт и генерала Мерецкова в должности командующего. Вместе с ним в Малую Вишеру прибыл заместитель начальника Генерального штаба генерал А.М. Василевский. Перед двумя генералами была поставлена задача «вызволить 2-ю ударную армию из окружения, хотя бы даже без тяжелого оружия и техники».

Начиная с 10 июня крупные силы 59-й и 52-й армий, при поддержке 250 орудий и минометов, 60 танков, трех дивизионов реактивной артиллерии непрерывно атаковали вражеское кольцо извне. В непрекращающееся ни на минуту сражение были брошены 58-я и 24-я стрелковые, 7-я гвардейская и 29-я танковые бригады, 2, 374, 165-я стрелковые, 25-я и 87-я кавалерийские дивизии, отдельные батальоны других частей, курсы лейтенантов и резерв политработников управления фронта.

2-я ударная прорывалась им навстречу.

«7 июня решением ВС армии, — докладывал полковник Кресик, — 80 % личного состава было поставлено в строй, включая артиллеристов и минометчиков. Однако успеха армия не имела из-за отсутствия боеприпасов и плохо организованного взаимодействия между частями, наступавшими с востока. Кроме патронов, 45-миллиметровых снарядов и 50-миллиметровых мин ничего не было… Личный состав получал по 30–40 г сухарей в день, раненые — по 70–80 г на человека. Единственный продукт питания — конина. Однако из-за вражеской авиации нельзя было разводить костры, и конину ели в сыром виде, без соли. Истощение. Смертность в частях, особенно в госпиталях и среди гражданского населения…»

Люди пухли от голода. В пищу шли хвоя, листва, березовая кора, ольховые шишки, трава, ежи и лягушки, кожаные части амуниции: «Голод заставил — и кирзовые сапоги пошли в дело. Думал ли я когда-нибудь в свои 23 года, что доведется съесть целую лошадь со всей амуницией, уздечкой и гужами? А ведь пришлось… Жить хотелось, а жизни не было. Умереть бы надо, да смерть не шла.

Голод духовно опустошает человека, превращая его в зверя-одиночку, бездумного и злобного, готового на любое насилие. Этот процесс идет постепенно, по нарастающей, разъедая человеческое достоинство. Человек меняется и внешне: с лица исчезает улыбка — появляется тоскливая хмурь, глаза шныряют по сторонам, зубы плотно сжаты, на щеках — ямы-провалы, речь отрывистая, как у косноязычного… Голодный не вспоминает прошлого, не думает о будущем. Притупляется все: чувство долга, любовь к ближнему, к соотечественнику, законы морали: остается одно страстное желание — есть! Не желание смерти, нет, а именно жизни. Как угодно, но жить! Жить физически, потому что духовно такой человек давно уже умер… Такова власть тела над человеком, и преодолеть ее ох как трудно!».

В армии были зафиксированы случаи людоедства.

К 14 июня, отбросив 327-ю стрелковую дивизию и 23-ю бригаду, противник овладел Финевым Лугом. 19-я гвардейская (бывшая 366-я) дивизия отошла в район Глухой Керести, но оборонительный рубеж здесь заранее подготовлен не был. На участке 92-й стрелковой дивизии немцы захватили Ольховку и вышли на рубеж ручья Омутного. В течение 17–20 июня арьергардные советские части были оттеснены на рубеж реки Трубицы и ручья Барская Канавка.

Судя по воспоминаниям Мерецкова, ему снова, как и в марте, удалось пробить коридор: «Наконец немцы не выдержали. 19 июня 29-я танковая бригада прорвала немецкую оборону и вышла на соединение с войсками 2-й ударной армии. Через два дня ударом с востока и запада был пробит коридор шириною 300–400 метров вдоль железной дороги. Воспользовавшись этим коридором, на Мясной Бор из окружения вышла большая группа раненых бойцов и командиров. Затем произошло то, чего я больше всего опасался. Части 2-й ударной армии, участвовавшие в прорыве, вместо того чтобы направить свои усилия на расширение прорыва и закрепление флангов, сами потянулись вслед за ранеными. В этот критический момент командование 2-й ударной армии не приняло мер по обеспечению флангов коридора и не сумело организовать выход войск из окружения. Немцы же, быстро разобравшись в обстановке, на второй день после массированного удара своей авиации и артиллерии снова заняли оборонительные сооружения по правому берегу реки Полисть и воспрепятствовали тем самым выходу наших войск».