Большие неприятности приносят еловым монопосадкам снежные шапки и ледяные дожди. Не все породы елей могут выдержать тяжесть снега. Сегодня мы знаем, что в тех областях, где выпадает много снега, можно сажать только ели с узкими, заостренными кронами. Ледяные дожди часто выпадают в регионах, где смешиваются теплые и холодные массы воздуха, то есть, в частности, в горах Центральной Европы. Вязкие капли замерзают на деревьях, ледяным панцирем сдавливая ветки и пригибая вниз крону, если она недостаточно крепка. Ледяной (или замерзающий) дождь особенно опасен для отдельно стоящих деревьев.

В сухую и жаркую летнюю погоду страшны пожары, в 1976 году горело в Зюдхайде, в 1992-м – в Бранденбурге. Пожары опасны в первую очередь для сосняков, особенно монокультурных. Там, где сосны растут в сочетании с дубами и робиниями, огонь распространяется не так быстро.

В насаждениях, поврежденных ветровалами, снегопадами, ледяными дождями или пожарами, повышается вероятность вспышки размножения вредителей. Типограф расселяется легче всего в тех ельниках, по которым прошли штормы и снегопады. Поэтому стареющие монокультурные посадки особенно нуждаются в прореживании, поврежденные насекомыми или погодой деревья нужно немедленно удалять, чтобы уберечь лес в целом от более значительных повреждений. Пока цены на древесину высоки и большие ее количества идут на дрова или поступают на фабрики по производству бумаги, санитарные рубки и удаление отдельных деревьев выгодны и в финансовом отношении.

Смешанные леса гораздо устойчивее. В форстах Северной Германии, поврежденных штормом 13 ноября 1972 года, после удаления бурелома попытались создать смешанные насаждения, в которых стало меньше ели и сосны, зато возросло число дубов и дугласии.

В сфере охраны природы после Второй мировой войны лесам уделяли не так много внимания, оно было направлено в первую очередь на земли сельскохозяйственного назначения, прежде использовавшиеся экстенсивным способом, а впоследствии заброшенные. После создания в 1957 году Европейского экономического сообщества выпас овец в пастбищных лесах, на пустошах, пустырях или маломощных землях стал нерентабельным. На многих из этих территорий сажали леса, что вызывало недовольство защитников природы. Дело в том, что после лесопосадок или проведения мелиоративных работ на бывших сельскохозяйственных угодьях становились редкими или вовсе исчезали многие виды растений и животных. Образцом для сравнения служили многочисленные, тщательно ведущиеся с XIX века документы о встречаемости видов. Так появились «красные книги» исчезающих видов, составленные или еще составляемые для многих территорий. О них еще пойдет речь в заключительной главе.

Лесоводы и защитники природы вновь начали спорить о том, что же такое «природа». Во многих случаях защитникам природы удалось взять под охрану участки пустошей и пустырей и предотвратить таким образом засаживание их лесами. В других местах между кустами можжевельника, колючником бесстебельным и орхидеями высаживались елочки, заглушившие с течением времени виды, типичные для пустошей.

Далеко не сразу защитники природы обратились к лесам как объекту, нуждающемуся в охране. Важной вехой в этом отношении стал 1970 год (Европейский год охраны природы), когда было решено изъять из пользования некоторые леса, чтобы наблюдать процесс их развития без вмешательства человека. Такие участки существовали и прежде, однако теперь их стало заметно больше. Их называли «заказными лесами», «естественными лесами», «резерватами естественных лесов», «парцеллами естественных лесов» или «клетками естественных лесов» и, повторяя название книги, изданной одной из лесных служб Баден-Вюртемберга, считали «первичным» или «девственным» лесом завтрашнего дня (Urwald von morgen). Одновременно началась организация национальных парков на лесных территориях, первыми из которых стали «Баварский Лес» (1970) и «Берхтесгаден» (1978).

Взятый под охрану лес, где не проводится лесохозяйственное пользование, – интересный научный объект. Таковым он останется и в будущем. В нем не убирают упавшие деревья, так что «естественный лес» вскоре начинает выглядеть непривычно и странно, удивляет и привлекает посетителя, превращаясь постепенно в аттракцион из «иных миров». Но при всей своей внешней «дикости» такой лес никогда не будет девственным, не тронутым человеком. Столетиями, даже тысячелетиями на его состав, на его почвы влияли люди. Недаром во многих «первичных лесах завтрашнего дня» просматриваются следы бывших полей и растут деревья таких видов, которые вряд ли оказались бы там сами по себе. Национальные парки и охраняемые леса Центральной Европы – это не только не девственные леса, но их даже нельзя сравнивать с Йеллоустоном и Йосемитом, на судьбы которых до того, как они стали парками, влияли только индейцы-полукочевники. Строго говоря, леса Йеллоустона и Йосемита – тоже не «первичные», но все-таки больше заслуживают такого наименования, чем леса Центральной Европы, сформировавшиеся под влиянием даже не предысторического (дописьменного), а вполне исторического оседлого населения.

Во второй половине 1970-х годов охрана окружающей среды выходит на политическую сцену[151]. Там, где идут массированные рубки леса для осуществления крупных технических или промышленных проектов или только поднимается вопрос о таких рубках, немедленно появляются защитники природы. Они протестуют против уничтожения лесов в связи со строительством атомных сооружений в Горлебене и Вакерсдорфе[152]. Сильные протесты, в первую очередь из-за связанных с проектом вырубок, вызывает строительство стартовой дорожки «Запад» в аэропорту Франкфурта. «Зеленые» движения, первыми возникшие в Германии и некоторых соседних странах, становятся политическими «воронками», вбирающими в себя сторонников охраны природы и окружающей среды.

Наибольшую популярность получают партии защитников окружающей среды после 1980 года[153]. В это время они вошли в парламенты многих стран, под их давлением были основаны министерства по охране окружающей среды. Обоснованием для этого послужила грядущая катастрофа, связанная с ресурсным кризисом, который предрекал Римский клуб[154]. Ее грозные признаки можно было теперь распознать перед собственным порогом – объявили о «смерти хвойных», вскоре переросшей в «смерть леса» (Waldsterben). Заговорили о «повреждении лесов нового типа»[155].