На этот раз стоило Сашке ступить на территорию кремля, как тут же объявился посланец с напоминанием, что великий князь ожидает боярина Тимофея Васильевича.

Дмитрий встретил его один, без свиты. Подошел, пожал руку и, хлопнув по плечу, сказал:

— Здравствуй, брат.

— Здравствуй, великий князь, — ответил Сашка.

— Чего бежал-то два года назад, меня не дождавшись?

— Не очень-то ты мне тогда благоволил, брат. — Сашка пожал плечами. — А меня Тютчев с подачи Некомата обвинил в государственной измене. Да еще утверждал, что у него доказательства имеются.

— Никто тех доказательств так и не видел.

— А если б видел, ты б им поверил?

— Может быть…

— Вот видишь…

— Хорошо, не доверял мне, так обратился б к великой княгине. Она-то ведь поддерживала тебя.

— У беглых государственных преступников, брат, время ограничено. — Сашка усмехнулся. — К тому же я понимал, что корень всех моих личных бед и бед моей страны — Некомат. Вот и пустился за ним в погоню.

— Не поймал? — На этот раз настал черед Дмитрия усмехнуться.

— Не поймал, — с горечью в голосе ответил Сашка.

— А Тютчева ты убил?

— Нет. Он с лестницы сверзился и шею сломал.

— Да-а?… А Ольга Тютчева решила, что ты. Уехала она к себе в имение — вдовствовать. — (Сашка промолчал, не желая обсуждать эту тему.) — Да… А на Некоматову контору кто тебя нагрянуть надоумил?

— Никто. — Сашка скривил губы и вновь пожал плечами. — Сам сообразил.

— Да… — Было похоже, что есть нечто такое, о чем великий князь говорить очень не хочет, но обстоятельства вынуждают его сделать это, поэтому-то он и мнется, и время тянет. — Слушай, Тимофей Васильевич… Я вот все это время думал, о чем ты тогда, два года назад, говорил, с боярами своими советовался, с княгиней Евдокией не раз обсуждал… Конечно, политика — не женского ума дело. Но… Иногда, глядишь, и они могут что-нибудь путное присоветовать.

Сашка не выдержал этих экивоков и задал вопрос, что называется, в лоб:

— Я долгое время провел на чужбине и не имел вестей с родины. Но в последние дни слышал, что война уже началась. Это правда?

— Да. — Дмитрий с облегчением вздохнул, как будто у него с души камень свалился. — В прошлом году ордынцы под командой мурзы Арапши разбили мое войско на реке Пьяне. Брат великой княгини там погиб. Меня там не было. К сожалению… После этого Арапша взял Нижний Новгород и разграбил его, а потом прошелся, грабя и уничтожая все, что на глаза попадется от Нижнего до Рязани. Рязань мало того что взял, но стер с лица земли. Князь Дмитрий Константинович, тесть мой еле спасся, бежав из Нижнего. Так же и Ольг Рязанский. Мордва и булгары приняли сторону ордынцев. Ну… Я немножко поучил их. А ныне, есть сведения, Мамай готовит новый поход на Нижний. А там, глядишь, и на Кострому двинуть орды свои соберется… — Дмитрий сделал паузу, словно давая высказаться своему собеседнику. Но тот молчал. Волей-неволей великому князю вновь пришлось взять слово: — Помнится, два года назад ты говорил о миротворчестве. Обещался поехать к Мамаю, говорить с ним, если я… Я… Я готов со своей стороны выполнять те условия и обычаи, что существовали исстари — платить десятину и половину мыта[26]с ярославского торжища. Но… Но тогда они пусть перестанут обдирать купцов, что через их земли едут! — Великий князь перевел дух. Нелегко ему, видно, дались эти слова. — И сан тысяцкого я верну вашему роду. Пусть Мамай продолжает командовать в Орде. Но… Но пусть он царское звание с себя сложит! Законным царем могу быть только я!

— У тебя был целый год, брат, чтобы объявить себя царем. Ты же не сделал этого… Год прошел с того дня, как умер наш батюшка, Василий Васильевич. Орда начала волноваться. Войско не может существовать без главнокомандующего. Ты молчал… Да еще и обиду нанес нашему роду, лишив родового сана. Вот Мамай и решился. — Теперь настала очередь Сашки взять паузу. Но молчал и Дмитрий. — Вольно тебе, князь, поступать как хочется. Я не в попрек тебе все это сказал. Просто напомнил, как события складывались. А с тех пор, как я миротворцем предлагал стать, прошло два с лишним года. Много воды утекло. Я и дома-то не был и, что матушка моя скажет сейчас, не знаю. А без нее я брата Мамая уговорить не смогу. Да и… Боюсь, поздно уже миротворчеством заниматься.

— Положение это гибельно для всех. И для государства, и для народа, и для войска. Победителей среди нас не будет. Выиграют только наши враги. Уже сейчас холопы наши головы поднимать начали. И Михаил Царьградский, и Александр Литовский… А о том, что яицкое, сибирское и семиреченское казачество отказались повиноваться Мамаю, знаешь?

— Первый раз слышу.

— Они и меня признавать не хотят. — Дмитрий тяжело вздохнул. — Тимофей… — Он полез в стол и извлек оттуда скрученную в тугой свиток грамоту. — Это мой указ о присвоении тебе титула окольничего и назначении тебя великим воеводой. Великому воеводе будут отныне подчиняться все вооруженные силы государства Русского. От княжеских дружин и ополчения до казачьих и татарских орд. С последними, как ты сам понимаешь, еще придется повозиться. Но… Сан этот не будет наследственным, каким был сан тысяцкого. Ты не сможешь передать его по наследству. Отныне великого воеводу будут назначать великие князья. Но во время войны великий воевода, как и прежде, будет главным лицом в государстве.

— Почему ты предлагаешь это мне, а не, скажем, брату моему Николаю?

— Для Мамая это уже слишком мало. Для Микулы — слишком много. Уж больно он любит спокойную домашнюю жизнь. А для тебя — в самый раз. Ты младший в семье. При любом раскладе от отцовского сана тебе ничего не досталось бы. А тут…

— Так я не понял… Ты меня покупаешь, что ли? — Такого откровенного цинизма Сашка не выдержал, мгновенно сменив язык высокой политики на язык московских подворотен.

Но Дмитрий нисколько не смутился этим мальчишеским наскоком.

— Почему сразу «покупаешь»? Просто вы, Вельяминовы, заварили эту кашу, вам ее и расхлебывать. Уговоришь ли ты Мамая или в честном бою одолеешь — какая разница? Был бы результат. У тебя это получится лучше всех. Тебя и матушка твоя поддерживает, и преподобный Сергий на то благословил…

— Не на то меня преподобный благословил… — недовольно буркнул Сашка. — Как ты не понимаешь, Дим… — В сердцах он чуть было не брякнул «Димка», но вовремя спохватился. Подобной панибратской формы имени Дмитрий ему здесь не доводилось слышать, и бог весть, как это было бы воспринято собеседником. — Как ты не понимаешь, Дмитрий, что суть нынешних событий не в семействе Вельяминовых-Воронцовых, не в тебе или Михаиле Тверском, а в самом устройстве нашего государства кроется. Может быть, в характере нашем национальном… А всякие сволочи вроде Некомата пользуются этим. Кстати… — Тут Сашка вспомнил, что его задача — убрать Некомата, а уж со своими проблемами люди четырнадцатого века справятся как-нибудь сами. — О Некомате. Я Дмитрию Михайловичу Боброку предложил от твоего имени кое-какие меры по розыску и поимке Некомата и его людей. Надеюсь, ты не возражаешь?