— Запомнил его?

— Высокого роста, смуглый. На голове шапочка. У носа маленькая родинка….

— Ты и родинку рассмотрел?!

Качан уже знал конец этой истории.

Криминальные ситуации повторялись. Что-то похожее уже встречалось.

«Обидно, что уходишь из конторы именно сейчас… — прорвалось вдруг сквозь плавный строй логических умозаключений. — Когда чемуто уже научился и что-то можешь…»

Он отчетливо представлял себе случившееся.

Потерпевший действительно лишился и шапки, и кольца. И как раз в этом тамбуре. Он не врал. Да и постовой, увидел его без шапки с синяком под глазом тут, у электрички…

«Дело только в том, что он не собирался обращаться в милицию. Оба они знают друг друга..».

Все было логично.

Жена была в курсе его нетрадиционной ориентации, поэтому смотрела сквозь пальцы на то, что муж отправляется без нее на свадьбу, зато была категорически против, когда он уходил в мужскую компанию. Знала, чем это обычно кончается…

После встречи на квартире потерпевший и тот — с родинкой — ушли вместе. По пути зашли на вокзал. Уединились в темной электричке…

Потерпевший предпочел скрыть детали. Партнеры такого рода не любили, когда милиция совала нос в их дела. Они обделывали их сами. Между собой. В своем кругу. Так было бы и в этом случае, если бы не усердие новичкапостового…

Парень не собирался заявлять в милицию. Он и сейчас думал, как избавиться от непрошенной опеки…

Качан облегчил ему задачу:

— Если ты считаешь, что разберешься без нас…

Терпила сразу за это ухватился:

— Шапка была неновая… А кольцо… Я поеду домой, пожалуй…

— Но сначала зайди к дежурному… — Качан был уверен, что тот и не подумает это сделать.

— Обязательно… — Потерпевший ускорил шаг.

Качан машинально его замедлил.

«Вот и конец! „Моя последняя футбольная игра…“».

Сколько раз он ругал все! Переработку, игру с процентами, начальство…

«А сейчас вышибают — должен бы вроде радоваться! А у самого першит в горле…»

* * *

— Качан! Борька!

От только что прибывшей электрички двигалась толпа вновьприбывших. От нее отделились двое — высокие, в куртках, без шапок. Один, впрочем, был с красным шарфом вокруг шеи. На манер питерского мента из телесериала.

Качан узнал двух домодедовских оперов, которых он видел ночью у коммерческой палатки.

— Привет… — Он с хода предупредил вопросы о себе, сразу захватил инициативу. — Как там с ночным убийством?..

— Шум идет… Начальство, телекамеры… Убитый — уголовный авторитет…

Но наши вроде спихнули вам. По территориальности… — Тот, что с шарфом, поправил его на груди. — Мы, собственно, к тебе…

Сейчас это было совершенно некстати. Силы его были на исходе. Все мысли вертелись вокруг прибывшего на вокзал Скубилина.

— Только быстро. Там начальство…

— Да чего тут долго… — Тот, что в шарфе, достал из куртки удостоверение. — Держи. И еще это… — Из внутренноего кармана появился… «макаров». — Твой?

Качан сразу увидел знакомые цифры.

Перрон, контактная сеть над головой, черные мачты на мгновение качнулись у него перед глазами, показалось, что произошло землятрясение. Но тут же все снова стало на свое место.

— Откуда?! Там генерал… Меня сейчас за него как раз вышибают со службы…

— Ладно. Потом… Беги!

* * *

Качан рывком проскочил мимо дежурки.

Успел лишь заметить — там полно начальства. Потерепевший, как он и предполагал, сделал ноги. Кроме генерала Скубилина приехало и свое руководство — начальник с заместителем по работе с личным составом — бывшим «замполитом». Особняком сидели сановного вида проверяющие, в которых легко было узнать министерских…

В коридоре его никто не увидел. Качан слета как впечатался всем телом в дверь кабинета.

— Смотри, Игумнов!

Он вынул руку из куртки. На ладони, как совершенное произведение искусства, лежал вороненный новенький «макаров».

— Куда его теперь?!

— Емоё!

Их прервал звонок. Домодедовский начальник уголовного розыска звонил снова:

— Сейчас я могу говорить, Игумнов… Слушай.

История оказалась простой, как сказка.

Два домодедовских опера, которых Качан видел несколько минут назад на перроне, возвращались вчера последней электричкой. Когда выскочили на платформу, электричка уже отправлялась.

— Смотри!..

Один из них увидел на скамье отключившегося Качана.

Вокруг была подозрительная публика, обитатели последних электричек. Один из оперов подскочил к скамье. Принялся будить. Второй как мог тянул отправление…

Качан не реагировал.

Электричка уходила. Последняя…

— Оба опера эти, они из деревушки за Белопесоцким. Что было делать? Они вытащили пистолет, удостоверение. Когда садились, двери уже закрывались…

Дальнейшее было ясно. Открыться никому из начальства они не хотели, только Качану.

«Солидарность оперов. „Если мы не за себя, то кто за нас…“ Звонить? Из глухой деревушки?! Как?!»

— Все-таки умудрились связаться… — Домодедовец посчитал разговор законченным. — Цуканов не у тебя?

— Нет, я скажу, чтобы он тебе перезвонил…

* * *

Цуканов продолжал свой путь.

Известный любому москвичу Институт скорой помощи имени Николая Васильевича Склифосовского, на сленге — просто Склиф, был полон людей…

«Как на вокзале…»

Подъежали амбулансы, такси, ментовской транспорт…

В коридорах кипела жизнь персонала.

Цуканова, ментаводителя, который его сопровождал, и африканца сразу отрядили в отделение токсикологии. Уши Бат Сантес — нигерийский наркокурьер снова затосковал — еле волочил ноги.

В токсикологии лежали люди с отравлениями — нечаянными и умышленными, суециды.

Цуканов показал врачу рентгеновский снимок.

Тот развел руками:

— Я не могу вам помочь…

Пригласили хирурга. Он появился уже через несколько минут молодой, плечистый, с сильными руками, в зеленой одежке.

Хирург оказался с юмором:

— Если хотите, товарищ майор, я вскрою ему живот. Конечно, под вашу ответственность…

Он подмигнул хорошенькой медсестричке. Ушел.

Токситолог развел руками: