На ней была ненастоящая шкура, о которой я впоследствии узнала, что она называется «пижама», а изображенные на ней странные животные – это «мишки». Считалось, что их изображения приносят удачу. Они не имели ничего общего с настоящими медведями, потому что те явно не приносили никому удачи. Девочка с ног до головы пахла Максом. Они, видимо, часто прижимались друг к другу.

Что Лилли только что сказала? «Теперь у нас две собаки»! Эти люди, видимо, думали, что я принадлежу им.

Я подошла к подносу и принялась за еду. При этом я вовсе не согласилась подчиняться. Как раз наоборот. Чтобы суметь уйти от этих людей, нужно было набраться сил. Я никогда не буду принадлежать никому на свете.

Люди погасили светильники, надавив для этого на какие-то штучки на стенах (наверное, люди были более могущественными, чем мы, собаки, потому что у них имелись руки и длинные пальцы), и собрались пойти в какие-то другие помещения своего жилища. И тут вдруг Лилли захныкала:

– Я хочу, чтобы Макс спал рядом со мной. И Инала тоже!

Откуда этот хромой ребенок знал, как меня звали раньше?

– Нам вообще-то неизвестно, действительно ли ее так зовут, – сказал мужчина и зевнул.

В этот момент он выглядел таким усталым, как будто совершил по меньшей мере такое же утомительное путешествие, как то, которое совершили мы.

– Но ведь нам сообщила его та женщина с ожогами! – возразила Лилли.

Женщина с ожогами – это наверняка была Йедда. Она, видимо, вытащила нас из снега и тем самым спасла. Почему она так поступила – этого я не понимала. Но, получается, она не только выжила после укусов Макса, но и спаслась от пожара. Как и у меня, у нее остались лишь затянувшиеся раны. Мне на какой-то миг даже стало жаль нашу мучительницу.

– Бедняжка была не в себе, – сказал хозяин с сочувствием в голосе. – Откуда этой женщине известно, как зовут эту собаку, если она нашла ее и Макса в снегу? Она, скорей всего, это имя просто выдумала.

– Пусть собаки спят перед камином, – сказала хозяйка и озабоченно посмотрела на меня.

Она, видимо, считала, что было бы неразумно позволять мне спать возле ребенка. Вот и хорошо! Я, конечно, никогда бы не стала нападать на Лилли, раз уж она так много значит для Макса, но это еще не означало, что я с удовольствием спала бы рядом с ней.

– Но… – начала было возражать девочка.

– Никаких «но», барышня, – сказал отец и повел дочь прочь из комнаты.

Лилли, снова захныкав, сказала, что уж завтра-то мы в любом случае будем спать возле нее. После того, как этот ребенок наконец-таки ушел, его мать сказала нам:

– Спокойной ночи, Инала. Спокойной ночи, Максипопакси!

После этого ушла и она.

– Максипопакси? – переспросила я у Макса и снова улеглась перед камином, огонь в котором горел уже слабее, потому ему не подбрасывали новой еды.

– Она называет меня еще и «Максипопупси». Но больше всего ей нравится называть меня «Заяц-маяц».

– А что такое «Заяц-маяц»?

– Не знаю. Может, это заяц, который еще и маяц?

– А это еще что такое – маяц?

– Понятия не имею, – ответил Макс, ложась возле меня и с довольным видом шлепая хвостом по ковру. – А еще Лилли иногда называет меня «Колбаса-вонючка».

– И ты ее ни разу за это не кусал?

– Такого я не сделал бы никогда.

– Я охотно сделаю это за тебя.

– Не делай Лилли ничего плохого, – сказал Макс.

При этом он ни чуточки не зарычал. Тем не менее его слова прозвучали все равно как «Даже не вздумай это делать». Он мне угрожал. Пусть даже и слегка. Он угрожал мне в первый раз за все то время, в течение которого я была с ним знакома. Рана с мусорной свалки сейчас облаяла бы его и вцепилась бы зубами в его заднюю ногу. Но я уже не была той Раной. Я ни за что не стала бы причинять вред Максу. Даже если бы он сам причинил мне боль. Хотя еда и придала мне немного сил, у меня их было еще недостаточно для того, чтобы спорить, а потому я перевела разговор на нечто такое, что имело для нашей жизни гораздо большее значение, чем когда-либо будет иметь эта маленькая девочка:

– А что с Йеддой?

– Она нас подобрала, положила в свой автомобиль и всю ночь везла по горам – до самого утра.

– И привезла сюда?

– Нет, к ветеринару. Он вел себя как хороший человек. Не так, как тот врач возле клеток. И он прочел что-то такое, что находилось под моей шерстью.

– Прочел? Под твоей шерстью?

– Я не знаю, что это было. Но ветеринар благодаря этому узнал, кому я принадлежу. И затем они все пришли. Первым вроде бы появился хозяин – прямо со своей работы. Он прижал меня к себе, расплакался, стал снова и снова просить у меня прощения и сказал, что он никогда не вышвырнул бы меня, если бы не был таким взвинченным. Взвинченным от своей работы, которая становилась все более нервной, и от многочисленных операций, которые пришлось делать Лилли на ноге. От такого сильного напряжения у него не выдержали нервы, и теперь он жалел об этом. Очень сильно жалел. Он больше не хотел даже на минуту отпускать меня от себя. Он отпустил меня только после того, как пришли хозяйка и Лилли. Лилли прижала меня к себе очень-очень сильно, потому что она радовалась даже больше, чем хозяин…

– Почему Йедда так поступила? – чувства, испытываемые этой семьей, меня не интересовали. Мне хотелось знать, какая нам сейчас угрожает опасность. – Она вообще-то хочет нас убить… Почему она нас спасла?

– У нее половина лица обгорела. И руки. И, по-моему, одна нога. Она была в белых штанах.

– Это не объяснение!

– А может, как раз-таки объяснение.

– Почему это?

– Она сказала, что кое-что осознала.

– Что именно?

– Она хочет, чтобы мы были счастливы.

– И ты ей веришь?

– А иначе зачем она стала бы нас спасать?

– Да, – тихо сказала я. – И в самом деле – зачем?

Пойти погулять.

Лилли и хозяйка захотели пойти с нами погулять.

Я вчера так налопалась, что мне даже захотелось отрыгнуть съеденную накануне пищу, но не начать потом есть ее заново (как это сделала бы любая собака), а оставить навсегда лежать на полу, чтобы в жилище людей всегда пахло этой едой.

Мать с дочерью стояли перед нами возле погасшего камина. На обеих была надета толстая ненастоящая шкура. Хозяин, как они сказали, ушел на работу. Не знаю, что это означало. Почему этот мужчина был не дома? Еще Макс сказал мне, что хозяин теперь относится к хозяйке намного лучше, чем в прежние времена. Лилли раньше даже плакала во сне, потому что боялась, что ее родители разойдутся. Странные они существа, эти люди.