– Так точно, Александр Александрович.

В общем, на тернистом пути прогресса обнаружилась очередная яма.

Предок «МО-4», «мошка», в принципе при отказе одного из двигателей могла продолжать полет на оставшемся. Правда, это требовало от пилота определенной квалификации, и не потому, что не хватало тяги. Просто вставший воздушный винт создавал приличное сопротивление, и самолет на полном газу оставшегося мотора начинало разворачивать. От пилота требовалось быстро подобрать и потом поддерживать именно такую тягу, чтобы самолет, во-первых, мог лететь прямо. А во-вторых, без снижения.

Примерно через десяток-другой тренировок это начинало получаться у каждого.

С «МО-4» было почти то же самое, только хуже. Удвоенная мощность моторов потребовала других винтов, они стали четырехлопастными. К тому же скорость самолета увеличилась, и все это, вместе взятое, привело к тому, что при отказе одного из двигателей управлять «четверкой» было заметно сложнее, чем предшественницей. То есть для пилота средней квалификации – считай, вообще на грани возможностей.

Избежать подобного можно, применив винты изменяемого шага, вплоть до флюгирования. Это слово означает, что лопасти повернуты так, что встали почти параллельно потоку воздуха и оказывают ему минимальное сопротивление. Все хорошо, но только обеспечить требуемую прочность и надежность такому винту куда сложнее, чем тому, который вырезан из цельного куска деревянной переклейки.

Вот, значит, экспериментальный винт и развалился в одном из первых испытательных полетов, при этом отлетевшая лопасть вдрызг расколотила остекление пилотской кабины. Куликовский совершил вынужденную посадку, ибо дотянуть до аэродрома не получалось, но не совсем удачно. Самолет скапотировал, пилот пострадал, однако разрушившийся узел перемены шага винта дополнительных повреждений не получил, и теперь его изучали инженеры.

– На войне я бы, наверное, предпочел летать на машине со старыми винтами, пусть ее и будет здорово тянуть в сторону при отказе одного из моторов, – закончил он свой рассказ.

– А вот я бы – наоборот. И дело тут не только в упрощении пилотирования на одном движке. Винт изменяемого шага позволит увеличить тягу как при взлете, так и на максимальной скорости. А ведь при взлете с палубы авианосца важен каждый грамм тяги, вам ли этого не знать! Да и десяток-другой километров в час максималки в боевых условиях лишним точно не будет. Да, понятно, что первое время, пока конструкция еще не отработана, полеты, безусловно, будут сопряжены с риском. Но ведь рискуете-то вы, пилот по квалификации сильно выше среднего уровня, и, значит, степень риска для вас все-таки будет меньше. Зато потом, когда механизм изменения шага станет более надежным, обычным летчикам будет несколько проще. Кроме того, сейчас разрабатывается большая четырехмоторная машина, а для нее этот вопрос будет еще актуальней. Но, однако, я сюда прилетел не только посмотреть, как у нас обстоят дела с винтами. И вообще завтрак у меня был рано утром и состоял из стакана чая и бутерброда с маслом, а сейчас уже четвертый час дня. Это я, чтобы не было неясностей, набиваюсь на приглашение пообедать от вас с Ольгой. Покормите голодного императора? Желательно дома, а не в столовой, я еще и поговорить с вами хочу.

Суть моего предложения чета Куликовских поняла сразу, однако в его грядущей эффективности поначалу усомнились оба.

– Если молодежь учить сложным профессиям, – вздохнула Ольга, – то когда ее воспитывать? Времени же не хватит.

– По-моему, человека в пятнадцать лет менять уже поздно, – внес свою лепту ее муж. – Казаки говорят, что воспитывать дитя нужно, пока оно еще лежит поперек лавки. А когда вдоль, то можно только учить.

– Во-первых, откуда вы взяли пятнадцать лет? Авиамоделизмом, радиоделом, стрельбой прекрасно можно заниматься и в десять. И насчет лавки – тут я не согласен. Мой опыт подсказывает другое.

Ну да, он у меня действительно был. Ведь насколько здешний Николай отличался от того, про которого я читал в первой жизни! И можно без ложной скромности сказать, что это именно моя заслуга. Просто потому, что никаких, кроме выжившего Алика, отличий этой истории от той поначалу не было. Причем мое влияние на брата началось, когда ему было уже слегка за три года, а продолжалось всю его короткую жизнь, и довольно результативно. Эх, ну почему же здесь туберкулез подхватил он, а не Георгий…

– Более того, – продолжил я, – существует точка зрения, что роскошь растлевает. Так вот, она не бесспорная. По сравнению с подавляющим большинством российского народа мы – все трое – выросли в роскоши, однако никто из нас не оскотинился. Наоборот, деградировать в условиях нищеты проще. Но главное условие превращения человека в ходячую плесень – это праздность. Господин Дарвин, чья теория в последнее время вошла в моду, утверждает, что люди произошли от обезьяны, а Энгельс дополняет, что в этом им помог труд. Истинность этого утверждения сомнительна, как и обратного ему, но по другой причине. От безделья человек начинает превращаться не в обезьяну, а сразу в свинью! Или если процессу сопутствует нищета, то в крысу. Вот, значит, я вам и предлагаю сначала создать, а потом возглавить организацию, в которой юноши и девушки смогут найти применение своим способностям путем приобщения к творческому труду. Ибо копать отсюда и до обеда иногда, конечно, тоже нужно, однако воспитательный эффект от такой деятельности минимальный.

– Ну почему же? – возразил Куликовский. – Некоторым помогает, особенно в сочетании с усиленной строевой подготовкой и нарядами вне очереди. Все осознают, даже до гауптвахты дело не доходит.

– Вот-вот, определенный педагогический опыт у вас, кажется, уже есть. Осталось создать… ну, скажем, Добровольное общество содействия армии, авиации и флоту. Сокращенно ДОСААФ.

– Но почему именно мы? – встряла сестра.

– Потому что ты – член императорской фамилии, никто тебя оттуда не исключал. А Николай – признанный герой и яркий пример для молодежи. Найди мне еще одну такую пару, и тогда, возможно, я соглашусь на замену. Но никак не раньше.

– А Жоржи со своей Мариной?

– Ну, Георгий – он, конечно, член. Однако его жена никакая не героиня и вообще почти никому не известна. Вот как приобретет мировую славу, тогда мы, конечно, и эту пару припашем к чему-нибудь аналогичному.

– Но ведь, наверное, такую работу лучше проводить в столицах, – продолжала сомневаться Ольга, – а что там делать Коле?

– Согласен, пока нечего. Но он, между прочим, все уже прекрасно понял. Двигаться надо от простого к сложному, и здесь, в городке, поначалу будет проще. Тут все друг друга знают, и уж организовать-то первичную ячейку нового общества будет не в пример проще, нежели в Питере или Москве. И даже чем в Твери, она станет вторым полигоном для отработки методик. Ну, а когда разберетесь, что тут к чему, и поднаберетесь опыта, тогда можно будет замахиваться и на всероссийский масштаб. Так что, Оленька, придется тебе еще немного посидеть в глуши. Но ты не волнуйся, никуда за время твоего сидения высший свет не денется.