отдохнуть, можно пока подобрать пластинки, время еще есть. Но только недолго, потому что уже четвертый час, а работы много. Она вошла в комнату и отпрянула в испуге – за столом сидел человек и читал газету. Шляпа надвинута на глаза. Она не сразу узнала его, это был тот, со шрамом на лошадиной челюсти, которого шеф назвал Гансом. Он отложил газету и ждал, пока девушка успокоится и придет в себя.

– Мои извинения, фрейлин, за неожиданный визит. Вас долго не было, где вы были? На рынке?

– Не ваше дело! – сказала Марита со злостью. – Как вы вошли? У вас есть ключи от моей квартиры?

– Глупая фрейлин, у меня есть ключи от всех квартир. – Он посмотрел на часы. – Собирайтесь, мы опаздываем. Концерт скоро начнется.

– Какой концерт? Я ничего не знаю. Мне ничего не сказали.

– Вот я вам и говорю! С собой ничего не берите. – Раупах встал и поднял сумку, стоявшую у его ног. – Здесь платье для вашего выступления и все, что необходимо.

– А если я откажусь? Возьму и не поеду на ваш концерт?

– Тогда мы расстреляем вашего отца. – Он подал ей сумку. Она не взяла ее, повернулась и пошла к двери.

Раупах подъехал к площади с другой стороны и поставил машину в переулке, через который они вышли к зданию штаба. У входа на КПП он приказал девушке вызвать Лутяну и, пока ждали его, курил в стороне, не выказывая никакого беспокойства. Лутяну очень обрадовался ее появлению, и Марита обратила внимание, что он не удивился тому, что ее сопровождает посторонний человек, как будто знал заранее. Через открытую дверь проходной был виден грузовик с открытыми бортами и какая-то девушка пела на румынском, и вокруг стояли русские солдаты. Лутяну повел их направо в конец коридора, где они вошли в последнюю дверь и оказались за кулисами сцены, Марита сразу это поняла, и оттуда, из-за сцены слышались голоса. Лутяну открыл ключом неприметную дверь и пропустил их в тесную комнатку, в которой место было только для маленького стола с зеркалом и двух стульев, сам остался в дверях и сказал:

– Будьте здесь, готовьтесь, я вас потом приглашу. Скоро закончится официальная часть, и мы начнем концерт.

– Но ведь концерт уже идет! – сказала Марита, и он ответил, что это концерт для солдат, а здесь будет концерт для офицеров и для представителей власти.

Ганс сидел с безучастным видом, держа портфель на коленях и, встретив взгляд его стеклянных глаз, Марита отвернулась и прошептала – Пресвятая Дева Мария, я ничего не понимаю! Зачем он привел меня сюда и что они задумали? Боже, помоги мне! Это нехорошие люди и они задумали что-то ужасное, подумала она, и зачем-то втянули меня. Что он вцепился в этот портфель, что у него там?

Сколько прошло времени, она не знала, может быть минут двадцать, а спрашивать Ганса ей не хотелось, и смотреть на него ей было неприятно, потому что он как будто что-то жевал все время, хотя во рту у него ничего не было, или просто ворочал языком. За дверью раздались шаги и громкие голоса, пришли артисты, и в двери звякнул ключ. Лутяну заглянул в комнатку и сказал, что скоро начинаем, будьте готовы.

– Да, Марита, – он вдруг вошел и спросил, – вы ведь знаете русские песни? Мы не согласовали репертуар, вам надо было переговорить с аккордеонистом.

– Ничего, – успокоила его девушка, – я начну, а он подстроится, если он хороший аккордеонист.

– Да, он великолепный аккордеонист, надеюсь, он справится, но, если что, вы ему подскажите.

Ганс взглянул на часы и, достав из портфеля сверток, подал Марите и сказал:

– Время! Переоденьтесь, скоро ваш выход.

Она сняла плащ, достала из кармана маленькую, плоскую дамскую сумочку, и повесила плащ на гвоздь в стене.

– Что это? – с тревогой спросил Ганс. – Я же сказал вам, что ничего нельзя брать с собой!

Она подала ему сумочку и он, раскрыв ее, достал сначала помаду, потом маникюрные ножницы. Там были еще какие-то женские мелочи, он бросил ножницы обратно и смотрел на девушку недоуменно.

– Я же должна привести себя в порядок! И вообще, выйдите! Не могу же я раздеться перед вами!

Это не входило в его планы, его никто не должен был видеть в лицо, но девушка смотрела на него так требовательно, что он решил не перечить ей. Он поставил портфель на пол, прислонив к ножке стула и вышел. Подождал несколько минут, но не решился войти без спросу. Постучал в дверь костяшками пальцев, и она ответила громко – Входите! Когда он вошел, в его глазах, которые никогда ничего не выражали, Марита увидела промелькнувшую искру восхищения или удивления. Она знала, что платье ей идет, но в зеркале над столом не могла видеть себя в полный рост. Оно было из легкой ткани темно-синего цвета, облегающее и с большим вырезом на груди, длинное, почти до пола.

Раупах взял стоявший на полу портфель, подал Марите, глядя внимательно в ее глаза и приказал:

– Поставишь на сцене, у стены за занавесом. Потом будешь петь. Чем больше песен, тем лучше.

– А что в нем? – портфель был тяжелый. – И что потом?

– Ничего. Потом я заберу его. Когда все кончится. Ты должна сделать все, как я сказал. Помни о своем отце.

– Хорошо! – сказала Марита с презрительной улыбкой. – Я сделаю все, как ты сказал, Ганс! Можешь не беспокоиться, я все сделаю, ты сам увидишь!

Она прошла на сцену и поставила тяжелый портфель у стены, за отодвинутым занавесом, подошла к аккордеонисту, что-то сказала ему и вышла на середину. Зал был небольшой, это не был концертный зал, наверное, тут проводились какие-то собрания. В школьные годы, когда жила с отцом в Москве, Марита пела в школьном хоре, но это было давно, а вот так, одна, она выходила в первый раз. В первых рядах сидели штатские, это были гости из администрации района и другие люди, а все остальные места были заняты военными. Она искала среди них Камала, нашла его среди стоящих в проходе у двери офицеров и сделала едва заметный знак рукой, и он уловил его и кивнул ей в ответ.

Марита начала с «Катюши» и первые строчки спела неуверенно, но вскоре ее голос набрал силу, и она видела, как зажглись глаза слушателей, и волнение покинуло ее. Ей аплодировали стоя, она знала, что эту песню любят русские, потому и начала с нее. Она спела еще несколько песен и хотела уйти, но ее