грудь… Милый, как тяжело, когда тебя нет. Когда ты в море… Как странно складывается судьба, — думала ли я, думала ли моя мама, что я буду женой моряка? Женой рыбака? Ведь надо же так, чтобы я уехала из Ленинграда! Куда? На Камчатку… и тут нашла тебя. А ты меня. И это единственное место на всем земном шаре, где нас ждала наша, любовь.

Нет, мы с тобой никогда больше не будем ссориться. Спорить? Да! Ой, совсем забыла! Пришла от мамы телеграмма, чтобы я выслала ей документы на бронирование жилплощади. Но я же никуда с Камчатки не уеду. Тут моя любовь! Тут мое счастье! Этой земле я благодарна!

Не молчи, ну, не молчи! Я не могу без тебя. Радость твоя, она и моя радость, — значит, вдвое больше! Так? А если у тебя неприятности? Поделим пополам, и станет вдвое легче. Ты снисходительно улыбаешься — малышка я. Никогда у меня не было такого дерзкого желания подвига во имя любви.

Когда любишь, тогда становишься сильнее, лучше, красивее. Тогда открывается целый мир счастья, может, тревожного, но такого прекрасного! А где бы нашли его, если бы не было тебя у меня, а меня у тебя? От любви у меня выросли крылья, что там крылья. Это вещественное. Я вся превратилась в мечту. Я так далеко вижу нашу жизнь, сказочно-красивую! Только люби меня!

Мама считает меня неисправимым романтиком. А зачем романтика исправлять? Исправить значит погубить. Меня всегда тянуло к людям, у которых есть яркие черты. Ну, скажи, что за человек, если он тусклый, как запотевшее стекло, если он как вата, как пузырь, как стена, если ему чужд подвиг, если он боится, трясется за свою жалкую жизнь? Нет, человек — это тот, с кем считаются. Это тот, кому подчиняется слепая стихия. Как тебе! Да-да, как тебе, мой маленький со своим корабликом в бурном море. Боюсь за тебя и горжусь. И скучаю…

Романтик. Говорят, при столкновении с жизнью, если в ней на его долю выпадет много грубости, он гибнет. Не верю и не хочу верить! Тем более, что ты ведь тоже — романтик. Море — это же романтика! Значит, мы вместе. Значит, и ты видишь прекрасное в мире… Ох, как я замучила тебя своими мечтаниями, прости. То есть, почему я попросила у тебя прощения, разве я сделала что-то плохое? Наверно, в твоих глазах я болтушка? Но что же мне делать, любимый мой, — ты совесть моя, ты сердце мое. Только к тебе иду… Ох, Андрюша, как хочется мне найти в тебе друга! Сколько хорошего бы мы с тобой натворили! И как хорошо, что мы с тобой встретились именно теперь. Если бы год назад, когда я глупым зайчонком свалилась на Камчатку, то испугалась бы, не поверила в тебя (ничего себе мальчик — метр восемьдесят пять, чуть пьяноват, с длинными ручищами, и в глазах — Тихий океан). А сейчас ничто меня не страшит. Крепкая эта земля — Камчатка!

Андрюша, ты, может, подумал, что я стала очень сильная? Нет, в своей женской слабости я та же, и мне нужна, ох как нужна твоя крепкая рука. Но я не хныка. И если говорю о своей силе, то только потому, что хочу помочь тебе найти себя, очень хочу, чтобы мы с тобой в этом самом интеллекте были на уровне. Понимаешь, родной?

Я всегда, всегда жду от тебя хоть слово. Пиши!

За окном опять ветер. Значит, на море шторм. И во тьме качает ваше суденышко. И я гляжу сквозь ночь и молю бога морей, чтобы утром было тихо. Чтобы не страдали рыбаки и чтобы не страдал сильный мой.

Ну вот, а теперь можно и поцеловаться. А ну-ка, еще раз, вот так! Мало? Ну что ж, можно еще поцеловаться сто и один раз. Ну, как? Опять мало?

Очень люблю тебя, мужественного, честного!

Твоя одинокая Катя.

15 июля. Мамулька моя, здравствуй!

Я получила, наконец, твое письмо. Покорно склоняю свою голову под твоими суждениями, но виновной себя не чувствую. Все понимаю, все принимаю, но не оправдываюсь, не защищаюсь, ты не знаешь всего, чтобы так строго осудить меня. Да собственно, ты не осуждаешь меня, а жалеешь. Это ведь так явствует из каждого твоего слова. Ты пишешь, мне не хватает трезвости в поступках. Мама, позволь мне об этом самой судить. Быть может, я и ошибаюсь в частностях, в мелочах, но в главном — в честности и человечности — нет. Все учителя — психологи. У меня сорок учеников. Я не всех их узнала до конца, но научилась отличать искренних и прямых от подхалимов и карьеристов. Да-да, дорогая моя, уже в таком возрасте заложены зерна добра и зла. И теперь, когда я встречаюсь со взрослыми, то вижу в них бывших детей и почти никогда не ошибаюсь, — знаю, кто — кто.

Ты пишешь, что я еще девочка! Ну что ты, мама, — мне двадцать, да к тому же здесь, на Камчатке, слишком круты требования к человеку. Я это почувствовала на себе, и мне пришлось срочно повзрослеть. Поэтому, боюсь, поползут нехорошие подозрения, что меня, твою глупенькую, «обольстили», «обесчестили». Тебе, наверно, рисуется мой Андрей этаким верзилой, с хмурым взглядом, рычащим басом. Нет, это хороший, чистый парень, а точнее, мальчишка, с некоторым наносом бытовой скверны. Но она день ото дня все больше слетает с него. Поэтому не надо его «ненавидеть». Если бы я не хотела быть с ним, если бы не полюбила, ничего никогда бы и не произошло. И почему это «некоторые» считают, что я не могу теперь «ходить с гордо поднятой головой»? Кто это — «некоторые»? И почему? Разве не ты мне говорила, пусть он будет простой парень, лишь бы любил тебя. Так вот он — простой парень, он любит меня. Чего же еще? Или теперь, когда подошло все вплотную, ты уже иного взгляда и хотела бы, чтоб я нашла жениха с высшим образованием? Сколько я их встречала таких, с высшим образованием — «пай-мальчиков», равнодушных ко всему. А тут — сила! И я не способна к пассивной, покорной любви. Ты боишься за мой «интеллект»,