— Да как же на мясо? Такую корову, — растерянно сказала Степанида.

— Ну а куда еще? — рассердилась невестка. — Ладно болтать-то! Нам пора, а ты тут располагайся. Есть захочешь, достань из холодильника консерву, разогреешь с картошкой.

Степанида ничего не сказала, но после слов невестки о том, что Волнушку сдадут на мясо, уже ни о чем другом думать не могла. Безмерная жалость охватила ее. Как же это, ни с того ни с сего сдать на мясо Волнушку? Да хоть какая была бы нужда, а то так, чего-то внуку для баловства купить. Как же такое можно?..

И, словно боясь, что вот сейчас возьмут и уведут корову, Степанида прошла в хлев. Там за низкой перегородкой сопел поросенок. Услышав шаги, радостно захрюкал. «Вся и живность, — оглядывая пустой хлев, с осуждением подумала Степанида. — Знамо, нелегко корову держать, да как же без нее-то?» Сена на подволоке не было — видно, и об овцах не думали. Лежало немного в углу для подстилки поросенку. Она взяла охапку, отнесла Волнушке, поглядела, как та стала безрадостно есть, и ушла чего поделать по дому. Но все валилось из рук. Села, задумалась. И тут послышался треск инвалидной таратайки. Он заглох под окнами. А немного спустя в дом вошел старик. Хмуро оглянулся, куда бы положить шапку, — он и зимой и летом ходил в ушанке, боялся застудить уши, — не нашел куда и бросил на табуретку, возле умывальника.

— Ну, чего ты? — сердито сказал он и проковылял к столу. Сел, отставив костыль в сторону.

Степанида молчала.

— И корову свела. Кто тебе дал такое право распоряжаться без моего ведома?

Еще бы с полчаса назад так бы ответила, что больше бы старый и не заикнулся, но теперь, после слов невестки, не было желания ни ругаться, ни спорить. Все, что было решительного в ней, все выбили жалостные думы о Волнушке.

— Чего молчишь?

И опять ничего не сказала Степанида, только глубоко вздохнула. Понимала: ничего из ее затеи не вышло.

— Посмешила людей, и будя! — словно со стороны доносился до нее голос старика. — Вертайся, покудова не раздумал, а не то и в дом не пущу! — И не дожидаясь ее согласия, словно заранее уверенный, что старуха никуда не денется, проковылял к двери. Ткнул ее костылем, чтоб выйти.

Через минуту таратайка затрещала и затихла за деревней. А еще немного спустя Степанида прошла к Волнушке, накинула ей на рога веревку и вышла на дорогу, чтобы идти обратно. Слезы у нее сами собой текли, и она не утирала их.

Шла.

ПЕРЕПИСКА

«Охотно познакомлюсь с интеллигентным непьющим мужчиной, не старше 60 лет. Мне 52 года, рост 163 см. Инженер, самостоятельная.

Писать: 220000, Минск, Главпочтамт, до востребования, Клавдии Григорьевне Клычковой».

Он уже не раз держал в руках «Рекламное приложение» вечерней газеты «Ригас Балсс», пропуская с досадой те объявления, где обращались к поиску молодые женщины и искали себе в спутники жизни мужчин немногим старше себя. Ему же шестьдесят, и он не обольщался надеждами, что какая-то молодая может позариться на него. Но вот этой Клычковой — пятьдесят два. И это, пожалуй, то, что ему нужно. Пятьдесят два — это надежно, это та, которая не изменит, не будет легкомысленной. Конечно, это все-таки — пятьдесят два, не свежий бутончик. Ну да ведь и сам он не первой молодости цветок. Но дело и не в этом. Просто надо устроить отрезок, последний остаток жизни поудобнее, поуютней, что ли. И поэтому нужен просто милый, такой же одинокий человек, чтобы, когда будут вместе, то и он не будет одиноким, не будет одинокой и она. Минус на минус даст плюс. Плюс!

И он написал ей письмо. Через несколько дней получил ответ. Писала, чтобы прислал ей свою фотографию.

«Зачем? — недоуменно подумал он. — Что она ищет, киногероя, что ли? Делона какого-нибудь?»

И написал ей в ответ:

«Зачем вам мое фотолицо? На моем челе морщины — следы прожитой жизни. Но отнюдь не бурной, а напряженной. Я воевал, и у меня на щеке шрам. От этого левый глаз слезоточит. У меня нет многих зубов, но есть надежные мосты. Они еще постоят. Я слегка прихрамываю, об этом вам не сказала бы фотография. Но эта хромота не помешает нам совершать длительные прогулки по берегу Черного моря, если у вас появится такое желание. Я курю. Но курю табаки только высшего сорта. Не пью. Вы такого ищете. Но не откажусь от рюмки в праздничный день. То, что я сказал о себе, можно назвать недостатками. Я их перечислил специально, чтобы вы знали. Что касается жилья, то у меня двухкомнатная квартира, телефон, ванна, не совмещенная с туалетной комнатой, большая, светлая кухня. Если я вас еще интересую, напишите».

И подпись: «Аркадий Николаевич Тучков».

«Уважаемый Аркадий Николаевич!

Я получила ваше письмо. Прочитала его очень внимательно. То, что вы называете «недостатками», не очень серьезно. Зато я усматриваю много весьма положительных качеств, и это вполне меня устраивает. Но должна вам сказать, что мне нравится, как вы несколько иронически говорите о себе. Не надо иронизировать по поводу того, что у вас нет многих зубов. В таком возрасте, как у вас, у многих ощущается такой же недостаток. Дело в другом. Скажите, вы не обращались по поводу вашего слезоточивого глаза к врачу? Мне кажется, это очень утомительно вам — каждую минуту вытирать слезы. Если хотите, я могу проконсультироваться у знакомого, очень авторитетного окулиста. А то, что вы прихрамываете, это совершенно не имеет никакого значения.

Пишите. Уважающая вас

Клавдия Григорьевна».

«Уважаемая Клавдия Григорьевна!

Я получил Ваше письмо, и, должен сказать, оно несколько уязвило меня. С чего вы взяли, что мой левый глаз настолько слезоточит, что это должно утомлять меня? Он слезоточит, но изредка. И потом, вы же не знаете, а