полон горького и масляного запаха, чуть в стороне темнели остовы домов: то, что не разобрали рачительные сандеранцы, растащили селяне.

Дивный народ терял здесь силы, и уже Грайне опиралась на меня, бледнея с каждым шагом. Когда ей надоели мои взволнованные взгляды, она усмехнулась посеревшими губами:

– Обо мне не беспокойся, я уже была здесь раньше – когда принесла его сюда. Должна сказать, тогда мне было гораздо гаже.

От железной дороги остались только следы щебеночной насыпи и гнилые доски, сваленные в стороне. В сером свете пасмурного утра все казалось усыпанным пеплом, и только вход в шахту чернел среди холмов хищным зевом.

Я разожгла свечи в светильнике, который Деррен предусмотрительно вручил мне в последний момент. На дивных тропах в нем не было нужды – нас щедро дарили сиянием и месяц, и светлячки, и грибы-гнилушки, но вряд ли хоть искра найдется внутри шахт, а надеяться на Грайне не приходилось – она и так уже едва шла.

В блеклом и маленьком круге света маслянисто поблескивала вода, с тихим шелестом сбегал по стенам песок. Потревоженная тишина цеплялась за нас, ватой забивалась в уши, и шум крови звучал громче шагов. Время от времени мне чудились стоны, далекие и низкие, от которых сжималось нутро – словно сама земля тихо выла от бесконечной боли.

Затхло, сыро и студено. Хорошее же место отыскала Грайне для усыпальницы своего короля!

– Здесь нужно спуститься. – Она потянула меня в сторону, и там, где до этого был гладкий серый камень, проявилась черная расщелина.

Огоньки свечей затрепетали и съежились, почти не давая света, и пробираться пришлось на ощупь. Первой шла Грайне, предупреждая, где стоит пригнуться, а где пол ступенями уходит вниз.

Свежий, холодный и удивительно вкусный воздух ударил в лицо, и мы вышли в просторную пещеру, стены и свод которой щедро усыпали друзы кристаллов – синие, алые, прозрачные. Свечи разгорелись с новой силой, их огоньки множились в разноцветных гранях камней. Посреди пещеры, на мелком сверкающем крошеве, лежал Гвинллед.

Я сглотнула и застыла, забыв, как дышать.

Хотелось броситься ему на грудь, умоляя о прощении.

Хотелось развернуться и уйти прочь, пока я снова все не испортила.

Хотелось хоть раз в жизни сделать все правильно.

Я опустилась рядом с ним на колени, и даже сквозь ткань камешки больно впились в кожу. Светильник поставила у него в голове, и тени легли на его лицо – тонкое, повзрослевшее, усталое, словно не спал он в каменной тишине пять лет, а каждую смерть, каждую беду делил с Альбрией.

Откуда мне знать? Может, так оно и было.

Я помнила его подростком, нескладным, вытянувшимся, неуклюжим, теперь же передо мной лежал юноша, и длинные пряди черных его волос стекали на землю. Ладонь словно против воли коснулась его скул, нежно погладила. Бедный мой мальчик…

Я все еще видела в нем чудовище, но теперь уже знала – чудовища куда страшнее прячутся под человечьей кожей.

Яблоко теперь жглось даже сквозь сумку. Я вытащила его, и мое сердце отозвалось на его пульсацию, быструю и суматошную, как скачка сквозь бурю. Оно горело в моих руках, бросало алые отблески вокруг, так и манило впиться в него зубами, оно ведь должно быть чудесней и слаще всего, что я пробовала раньше…

Кровь Элизабет давно отмылась с кожи, но я все равно видела алые пятна на пальцах, как некогда – яблочный сок. И наваждение отступило.

Я прижала яблоко к губам Гвинлледа, приподняла ему голову, и гладкие пряди волос тут же змеями захлестнули мое запястье. Не знаю, почему я думала, что даже сквозь сон он сможет укусить его, напиться сладкого его сока? Приоткрытые губы скользнули по кожуре, не оставив на ней и следа.

Напротив в трепетном безмолвии опустилась Грайне, и разноцветные блики тонули в ее глазах. Она ждала, не торопя, не советуя, но под ее беззвездным взглядом пришло понимание, что можно сделать.

Когда вокруг происходит сказка, стоит следовать ее законам.

Кожура легко лопнула под моими зубами, тягучий, сладкий сок хлынул в рот, и тут же под закрытыми веками пронеслись обрывки чужих воспоминаний и странных видений, словно скачка Дикой Охоты в небе – то ли видел их, то ли нет, а сердце уже сорвалось с ритма в ожидании чего-то жуткого… и чудесного.

Белые скалы, взмывающие к низким тучам, пышным и кудлатым, словно овцы, и танец звезд над лугами, и реки, подпевающие одинокому голосу в ночи, и долгая охота среди осеннего золота, и венок из боярышника в рыжих, как само пламя, волосах…

Небывалая тоска захлестнула меня, сдавила в объятиях столь крепких, что сил на вдох не осталось, и я поспешила прижаться губами к губам Гвинлледа, втолкнуть яблочную мякоть ему в рот, пока грезы не захватили меня, не закружили в хороводе до потери себя, до потери души и разума.

Отшатнувшись, я судорожно вдохнула и закашлялась. Надеялась, одного кусочка хватит ему, чтобы пробудиться. Я бы не выдержала это еще раз, хоть воспоминания его и задели меня лишь краем.

Гвинллед выгнулся дугой, слепо распахнулись глаза, сквозь сжатые губы прорывался кашель. Я подхватила его, помогла сесть, и только тогда встретила его взгляд – пустой, безумный, невидящий. Сколько воспоминаний сейчас толкалось в его разуме, не складываясь в единую картину? Сколько лет безумным калейдоскопом кружилось перед глазами?

Он медленно повел головой, взгляд его остановился на мне, но остался звериным, жадным, пугающим. Я протянула ему яблоко, и он взял его, точно во сне, не понимая, что это. Только когда он впился в него зубами, я вздохнула – громко и резко, – сама не заметив, что сидела не дыша. Схватилась за светильник, чтоб хоть чем-то занять руки, чтоб не обнять его, сдерживая рыдания. Зачем ему объятия той, что его отравила?

Разум медленно возвращался в его действия, и он хмурился, осматривался из-под ресниц, и темные глаза мерцали, отражая пламя свечей.

– Недобрая королева, – сказал он, когда от яблока и огрызка не осталось. Голос его был хриплым после пяти лет колдовского сна. – Ты действительно пришла или снова мне снишься?

Против воли я опять коснулась его щеки, с улыбкой ласковой и нежной стерла яблочный сок с его губ – прозрачный.

– Ты больше не спишь… Гвинллед.

Он дернулся, словно от укола льда, жадно вгляделся в мое лицо, полускрытое тенями, и улыбнулся несмело. Так совершенно по-детски, словно радуясь долгожданной и с трудом заслуженной похвале.

– Я пришла просить тебя… – Теперь мой голос сорвался в хрип