— Продолженные серии исключающих и идентифицирующих тестов — оксидаза, изготовление индола, коагулотест, метилово-красный…

— Ну все, все. Хватит. Самый главный вопрос: сколько времени на это потребуется?

— Начав с нуля, с тем, что у меня имеется в распоряжении, мне понадобится двадцать четыре часа как минимум. Но разве вы не говорили, что врач работал с анализами крови?

— Он мне так сказал.

— Если бы он что-то обнаружил, то должен был поставить вас в известность, верно?

— А иначе он получил бы от меня ногой под зад, — стиснув зубы, произнес Грейтер. — Простите мой флотский жаргон.

— Не берите в голову. Мой отец не обходился без армейского жаргона. Тесты, которые буду проводить я, возможно, закончатся раньше. А может, и позже.

— Мы объявим об этом всем?

— Поймите, я прибыла сюда из ведомства, в котором вся информация считается закрытой. Знай только то, что тебе положено, — первая заповедь.

— Но это место, где командует БАРДА.

— Все правильно, там командует БАРДА. Поэтому я, наверное, смахиваю на параноика. Но если бы принимать решение предстояло мне, я бы об этом не объявляла.

— И какова причина?

— Я хорошо помню ваш комментарий в отношении дестабилизации уже встревоженного населения. Все эти наглотавшиеся лекарств люди, бродящие по коридорам и разговаривающие сами с собой. Одно дело — объявить им, что они находятся в запертом пространстве с неизвестным патогеном и что в результате этого контакта возможен летальный исход. Но будет намного лучше, если мы сможем добавить: «Но у нас есть контрмеры». Ведь всегда есть хотя бы один шанс на исцеление — стафилококк, стрептококк, что бы это ни было.

— А еще возможна и утечка информации. Вы только представьте себе, срочные новости Си-эн-эн: «Смертельно опасная, устойчивая к воздействию антибиотиков бактерия опустошает Южный полюс. Угрожает планете», — подражая голосу диктора, произнес Грейтер.

— Именно так они и объявят.

— В ту же секунду. Если льется кровь, новость пойдет первой. Предположим, некоторые люди не инфицированы. А если мы будем ждать, больные могут заразить здоровых, верно?

— Они смогут заразить их, даже если мы им об этом скажем. Сейчас мы даже не знаем, кого помещать на карантин.

— А что насчет Мерритт?

— Это, как мне кажется, вам решать. Но, я думаю, она начнет с определения категории патогена. Ведь она же, кроме всего прочего, главный научный сотрудник.

— Да, — казалось, через силу согласился Грейтер. Потом процитировал: — «В случае если одним из сотрудников сделано открытие, которое с достаточными на то основаниями может представлять опасность для всей станции или отдельной ее части/частей, а также для персонала, о таком открытии необходимо немедленно доложить старшему руководителю или лицу, исполняющему обязанности старшего руководителя…»

— «Правила внутреннего распорядка», верно? Вы их знаете наизусть?

— Большую часть. Так вы объясните Мерритт ситуацию, ладно? Вы же говорите с ней на одном языке.

— Конечно. Я только запущу тесты и пойду к ней.

— Договорились.

Грейтер встал, собираясь уйти. Халли, уже принявшая решение, остановила его жестом руки:

— Постойте. Есть еще некоторые обстоятельства, о которых вам необходимо знать. Я приберегла самое худшее под конец.

Она рассказала об убийстве Эмили, о признании Блейна и о «Триаже».

Грейтер оперся одной рукой о столешницу одного из верстаков. Вторая его рука сжалась в кулак, костяшки пальцев побелели, раскрылись новые трещины, потекла свежая кровь.

— Да что же это, черт возьми, делается, — задыхаясь, произнес он. — Да если я смогу найти того мерзавца, что это сделал, я сам застрелю его.

— А вы уверены, что, кроме вашего пистолета, на станции нет другого оружия?

— Резонный вопрос. — Грейтер потряс головой, словно приводя ее в порядок после пропущенного сильного удара. — Позвольте мне сказать это вслух, дабы убедиться, что я правильно вас понял. Мужчина, который замучил женщину до смерти, сейчас свободно разгуливает по моей станции.

— Он мог бы улететь отсюда после того, как ее убил. Но, я думаю, он этого не сделал.

— Почему?

— Возможно, он убил еще и Фиду, — ответила Халли.

— Значит, он еще здесь. А может, он действует не один.

— Да. Из того, что нам известно, резонно предположить, что действовала целая группа, — подтвердила она.

— Вы правы. Постойте-ка. Вы сказали, что смотрели это видео в понедельник?

— Да.

— А сейчас… — взглянув на часы, Зак покачал головой, — два часа ночи четверга. Какого же дьявола вы так долго решались рассказать мне обо всем?

— А вы сами подумайте. Ведь убийцей мог оказаться любой мужчина на станции.

— Вы думали, что и я могу быть им?

— Если вспомнить, как вы меня встретили, когда я прибыла сюда… — Халли замолчала и повела плечами.

— Да… ну ладно. — Грейтер понимающе кивнул и потер ладонью щеку. — Ну а что заставило вас передумать?

— Вы и заставили.

— Хм. Подумать только.

— А сколько мужчин сейчас здесь?

Грейтер прикрыл глаза, подсчитывая в уме.

— Тридцать два. Восемнадцать пробирок и четырнадцать амбалов.

— И нам надо опросить каждого из них, — сказала Халли, размышляя вслух.

— Даже если мы потратим на беседу с каждым из них по полчаса, нам потребуется около семнадцати часов. Даже больше, если учесть время перерывов, посещения туалета и приема пищи.

— Ваша маршальская практика включала обучение технике проведения допросов?

— Мы бегло прошли устройство наручников, их виды и технику надевания.

— Выходит, ни вы, ни я не имеем ни подготовки, ни опыта в области проведения дознания. Из того, что я видела на видеозаписи, можно заключить, что убийца выглядел обученным этому делу и отнюдь не новичком.

— А это значит, что и от нас ему будет ускользнуть нетрудно, — сказал Грейтер.

— Это точно.

— Нам нужно продумать процедуру опознания, — заявил он. — Пропустить через нее всех мужчин станции. Может, мы опознаем убийцу.

— Хорошо бы придумать какой-нибудь способ смотреть на них сверху вниз, — мелькнула мысль у Халли. — Видеокамера никогда не была направлена прямо на его лицо. А что, если подключить «Мак-Мёрдо» или полицию Новой Зеландии? — предложила она.

— В «Правилах внутреннего распорядка» сказано… — Грейтер перебил самого себя. — По некоторым причинам это было бы нелепо и даже смехотворно.