– Да, милорд, – неожиданно отозвался Джон. – Я ему это сказал.

– Ты расстраиваешь меня бессмысленным препирательством, – едко ответил его светлость. – Ты помогал, потакал ему в этом шумном, вульгарном спасении. Я, Тримейн-оф-Бэрхем...

– Ага, я так и ждал этого, – пробормотал Робин.

Милорд не обратил на сына никакого внимания:

– Я, Тримейн-оф-Бэрхем, разработал чуть ли не дюжину тонких планов для освобождения Прю. Теперь я их не раскрою. Они испорчены безрассудством и самодовольством!

Робин выпрямился на стуле.

– Чем сэр?

– Самодовольством! – произнес милорд. – Грехом, который мне отвратителен! Вы льстите себе, что можете выполнять все без моей помощи. Моя дочь, как я понимаю, разъезжает верхом по полям и лесам, как девчонка-сорванец с мужчиной, который еще не получил моего согласия на их брак. Подобное нарушение приличий заставляет меня онеметь! Достопочтенную Прюденс Тримейн уволакивают, как багаж, тайком переправляют в дом какой-то женщины, о которой мне ничего не известно, как если бы, и в самом деле, она была бы преступницей, спасающей свою жизнь!

– Вместо этого, – проговорил Робин, разглядывая кружева на манжетах, – она должна была бы смирно сидеть в тюрьме.

– А почему нет? – повысил голос милорд. – У меня было для нее алиби. Я бы вмешался в спокойной и неопровержимой манере. Все достоинство подобного поведения теперь ни к чему; мой сын вынужден бежать ночью, скрываясь от людей; конечно, поднимется шум и погоня, а я? Я снова все должен исправлять. Не будь я человеком с бесконечной изобретательностью и с невероятной целеустремленностью, я бы просто мог воздеть руки к небу и бросить все на произвол судьбы. Не имей я терпения ангела, я бы осудил все ваши затеи, как они того и заслуживают. Но я молчу. Я сношу все с кротостью. Мне предстоит распутывать узлы, созданные чужими руками. – Он остановился и стал нюхать табак.

Миледи сохраняла умильное выражение лица, но была перепугана.

– Все это так ужасно, Роберт, – согласилась она. – Принеси своему bon papa бокал бургундского, Робин.

Робин встал и пошел к столу, накрытому Мартой. Он подал милорду бокал вина. Милорд отпил из него в величественном молчании, исследуя букет. Его манеры претерпели вдруг внезапную и удивительную перемену.

Самым светским тоном он произнес:

– Прекрасное бургундское, дорогая моя Тереза. Я поздравляю вас.

Робин счел, что пришло время прервать молчание.

– Вы убили нас, сэр. Поверьте, мы – воплощенное раскаяние. Несомненно, нам не хватает тонкости. Но признаюсь, что я восхищен действиями сэра Энтони. Он мастерски сыграл свою роль.

– На своем уровне, – благодушно сказал милорд. – Недостойно, неуклюже превыше всяких слов, абсолютно не продуманно, но... но для всякого другого человека достойно похвалы. Я хвалю его. Я улыбаюсь при виде таких примитивных методов, но я умолчу, что на самом деле думаю о них. Сэр Энтони получает мое одобрение. – Ужасающая суровость исчезла с его лица. Он сел рядом с миледи и снова обрел былую благосклонность. – Сейчас нам следует обсудить, что же делать с тобой, Робин. Я прощаю тебя за совершенное. Я о нем больше не говорю.

– Едва ли вы можете надеяться обнаружить ум, подобный вашему, в моей бедной голове, сэр, – медоточиво заметил Робин.

– Я понимаю это, сын мой. И только поэтому терплю все это безрассудство. Я даже прощаю Джона.

Джон принял это с хмыканьем, мало похожим на выражение благодарности.

Милорд ласково смотрел на него через всю комнату.

– Ты делал все прекрасно, мой дорогой Джон, насколько я вижу. Когда я думаю о том, что ты был лишен моего руководства, я чувствую себя вынужденным признать, что вы с сэром Энтони весьма похвально выполнили дело. Но сейчас нам нужно подумать о Робине. – Он соединил кончики пальцев и улыбнулся сыну. – Я вижу, что ты готов исчезнуть... Мне не вполне нравится кружевная отделка у тебя на камзоле, но пусть. Ты немедленно отправишься с Джоном на побережье. Он знает куда. Если Лоутон – ты его не знаешь, но в свое время я имел с ним много дел, – если Лоутон придерживается планов, которые мы обсуждали в прошлом месяце, когда я был у него на борту, он должен был привести свою «Прайд о’Рай» для погрузки. Если его уже нет, то вскоре придут другие суда. Ты покажешь свое кольцо. Этого будет достаточно. – Он снял кольцо с мизинца и подал его сыну. – Но с тобой будет Джон. Мне не придется беспокоиться. Очутившись во Франции, проедешь в Дьепп. Твои чемоданы все еще у Гастона. Ты их заберешь и сядешь на первый же пакетбот в Англию под своим собственным именем. Запомни это! К тому времени ты сможешь найти меня уже на Гровенор-сквер. Джон убедится, что ты благополучно сел на корабль, и потом вернется ко мне. Он мне нужен.

– Да Господи, сэр! Нет нужды, чтоб Джон эскортировал меня в какое-то таинственное место! – возразил Робин.

– Безусловно, нужда есть, – ответствовал милорд. – Он знает, как надо вести себя джентльменам. Не думай и спорить со мной! Теперь с вами, Тереза. Завтра вы обнаружите побег мисс Мерриот. Вы поднимете шум; вы всем объявите, что вас жестоко обманули. Когда будут задавать вопросы, окажется, что вы познакомились с Мерриотами на водах и, в сущности, знаете о них лишь то, что можно узнать от таких случайно встреченных людей. Это понятно? Миледи сделала гримаску:

– О конечно! Но мне совсем не хочется выглядеть такой дурой, Роберт.

– Ничего не поделаешь, – сказал милорд. Робин поймал ее ручку и поцеловал.

– Мэм, мы бесконечно обязаны вам; по совести, вы были нашим добрым ангелом. Вы знаете, что я вам скажу, благодаря вас, – то же, что и Прю.

– Ах, это еще что? – Она отдернула свою руку назад. – Не нужно говорить мне это! И не благодарите меня, Робин. Придется побыть обманутой глупышкой. Ох, как я буду возмущаться!

– И прекрасно сделаете, дорогая моя Тереза, – уверил ее милорд. – Джон, седлай лошадей. Нельзя терять времени, сын мой; тебе пора ехать. Мы увидимся очень скоро. Тереза, я еду в город на вашей двуколке, если вы завтра пошлете за ней кого-нибудь, она будет в вашей конюшне на Арлингтон-стрит. Естественно, я не буду иметь к этому никакого отношения. Меня не было здесь сегодня ночью. Не забудьте! Робин, прощай! Когда будешь возвращаться, помни, что ты носишь имя Тримейнов. Джон, позаботься о моем сыне! – Говоря это, милорд поднялся, взял из рук Джона плащ и шляпу и с жестом, весьма напоминающим благословение Папы Римского, величественно покинул комнату.

Галопом, плечом к плечу, Прюденс и сэр Энтони неслись по пустынным полям, направляясь к цели. Их никто не видел и не слышал. Оба молчали – лошади скакали слишком быстро, и Прюденс чувствовала несравненный покой. Значит, все-таки, несмотря ни на что, она приближается к концу всех тревог. Большой джентльмен смёл все преграды, что были на его пути, и, в самом деле, разве было о чем жалеть? Несколько раз она украдкой взглядывала на сильный профиль, один раз он повернулся к ней, их глаза встретились, оба улыбнулись, не промолвив ни слова.