– Ай-яй-яй, – только и смог сказать Антон, когда мы отведали коктейля. – Беру свои слова обратно…

– Есть еще яблочно-грушевый кальвадос, – сказал я, – вещь редкая, да и на любителя. Я один раз пробовал, мне не особенно понравилось. А вот сорта из апеллясьона Пэи д’Ож – это то, что надо, особенно если брать не «Три яблока» или «Резерв», а что-нибудь посерьезнее, типа «Экстра» или «Наполеон».

– Бутылка последнего имеется в наличии, – сообщил бармен. – Только цена соответствующая, да и предложить такой напиток можно далеко не каждому посетителю…

Намек выглядел более чем очевидным.

Эх, гулять так гулять!

Я махнул рукой, и бутылка кальвадоса выдержки «Наполеон» была торжественно водружена на стойку. Вместе с ней появились два высоких бокала с зауженным верхом вроде тех, из которых пьют граппу.

Минут через пятнадцать я обнаружил, что усталость куда-то делась, спать больше не хочется, зато рядом с нами объявились две соотечественницы лет эдак «за тридцать». Бармен плюнул на служебные обязанности и принялся вспоминать студенческую юность, прошедшую в Питере, а барышни изъявили желание свести с нами более близкое знакомство.

Выглядели они довольно неплохо, особенно для пьяного глаза, так что Бартоломью встрепенулся и стал корчить из себя ловеласа, да и я начал подумывать, что учинить небольшой разврат – не такая плохая идея.

– Мы – специальные агенты разведки, выполняем особое задание, – вдохновенно врал Антон, потягивая кальвадос. – Только это большой секрет! Мы практически спасаем мир!

Соотечественницы внимали, алчно поглядывая на дорогой алкоголь, бармен усмехался в усы.

В какой-то момент я уловил, что он смотрит мне за спину, причем с восхищением, а в следующий миг прозвучал голос, разрушивший пьяное и безобразное очарование попойки:

– Развлекаетесь?

– А, это ты, Ангелика? – я повернулся к нашей шпионке. – Слегка кутим.

Соотечественницы мгновенно напряглись и чуть ли не оскалились, точно две гиены при виде львицы. Усекли, что добыча ускользает из пальцев и что у них нет никаких шансов ее удержать.

– Слегка? – белокурая бестия смерила взглядом Бартоломью, державшегося на табурете вопреки всем законам физики, затем попыталась смутить синими очами меня, но с таким же успехом она могла гипнотизировать манекен. – Ты почему телефон с собой не взял?

Только тут я сообразил, что сам просил ее звонить, и при этом забыл мобилу в номере.

– Да, неудобно вышло, – сказал я, даже не пытаясь изобразить раскаяние. – Ладно, вечеринку завершаем. Как там? «Спят усталые игрушки, одеяла и подушки, ты им пожелай: «Баю-бай»…

И мы отправились в номер.

Незваный гость хуже татарина.

Чингисхан

Проснулся я в одиннадцать часов – без малейших признаков похмелья, выспавшийся и довольный жизнью. Бартоломью, делившего со мной здоровенную двуспальную кровать, в номере не обнаружилось, как и Ангелики, ночевавшей на том, что в прайсах отелей именуется «экстра бед».

Найдя на зеркале в ванной записку: «Мы ушли смотреть город, будем не раньше трех», я перестал тревожиться о том, что моих спутников похитили инопланетяне, по телефону заказал завтрак и отправился под душ.

Вымывшись и поев, я задумался, чем бы заняться, и тут ощутил крайне экзотическое для себя чувство – стыд. Нежданно-негаданно вспомнилось, что над статьей для родного журнала я последний раз работал чуть ли не в Польше.

Материалов мы собрали – три тонны, а обрабатывать их кто будет, Пушкин?

Сомневаюсь, что он ради этого выйдет из могилы и отправится в Святую землю.

Так что я посыпал голову метафорическим пеплом, вытащил ноутбук и принялся за работу. Погрузился в нее настолько, что поднял голову, только когда услышал, как открылась дверь номера.

– Что мы видим? Ты пишешь? – у перешагнувшей порог Ангелики поднялись светлые брови. – Неужели случилось чудо? Я ожидала застать тебя в компании парочки девиц или за пьянством, но никак не за делом.

– Работа прежде всего, – тоном записного трудоголика изрек я. – Как Хайфа?

– Ух ты! Здорово! – воскликнул Антон, вошедший в номер вслед за белокурой бестией, и принялся вываливать на меня впечатления – от монастыря Стелла Марис, от пещеры, где пророк Илия учинял разборки со жрецами Ваала, от немецкой колонии и какого-то музея японского искусства…

Спасла меня Ангелика, предложившая сходить пообедать.

Удивив официанта местного ресторана здоровым аппетитом, мы озаботились тем, чтобы найти машину, и около пяти вечера покинули Хайфу на взятом в аренду «Рено». Покатили сначала на север, к древней столице крестоносцев Акко, а от нее на восток, в глубь Галилеи, к озеру Кинерет.

Денек для Израиля был самый обычный – где-то под сорок в тени, и без кондишена в автомобиле мы бы скоро поняли, что чувствует тушенка, когда банку с ней бросают в костер. К тому моменту, когда дорожный указатель сообщил, что перед нами Цфат, жара немножко спала и стало полегче, но все равно постоять на солнце без кепки я бы не рискнул.

Сам городишко произвел странное впечатление: в центре холм, на нем парк, разбитый на том месте, где некогда стояла тамплиерская цитадель, вокруг холма кругом идет улица Иерушалаим – местный Бродвей, а от нее отходят другие, узкие, переплетающиеся, образующие настоящую паутину.

А в этой паутине запутались обитатели разных эпох – туристы в шортах и гавайках, хасиды, наряженные по моде восемнадцатого века, и чуть ли не крестоносцы в кольчугах.

Узенькие переулки, многочисленные мастерские, лесенки, арки, вывески, старинного вида уличные фонари – все это заставляло поверить, что мы в еврейском квартале какого-нибудь среднеевропейского города вроде Праги. И на каждом шагу встречались синагоги, сефардские и ашкеназийские, со всякими достопримечательностями типа могилы знаменитого ребе или особо древнего и почитаемого свитка Торы.

Такое ощущение, что мы, разыскивая жилище Ицхака бен Шломо, прошли мимо каждой раза по два.

– Так, вот оно, похоже, – сказал я, обнаружив на вывеске, украшавшей стену дома, нужное нам название улицы. – Только вот звонка нет и молотка тоже. Прикажете стучать кулаком?

Дверь, куда нам предстояло ломиться, выглядела на редкость непрезентабельно – маленькая, ребенку под стать, пыльная, с крохотной замочной скважиной. Дом мог похвастаться стенами из белого «иерусалимского камня» и маленькими окошечками, затянутыми плотными занавесками.

Открыли нам почти сразу. На пороге стояла крохотная сухонькая женщина в платке и темном платье.

– Добрый день, – сказал я по-английски. – Нам бы ребе Ицхака бен Шломо. Он дома?

Женщина посмотрела на меня так, словно я спел петухом, и пожала плечами.