Концепция духовной безопасности имеет либеральное происхождение. Ее истоки восходят к федеральному закону о безопасности, принятие которого в марте 1992 года свидетельствовало об отторжении старой советской парадигмы безопасности. В новом законе приоритет отдавался личной безопасности перед государственной[886], подчеркивалась важность «духовных ценностей», упомянутых в первой же статье закона[887], что говорило об отказе от советского воинствующего атеизма и государственного преследования верующих. Однако впоследствии взаимосвязь понятий безопасности и духовности стала использоваться как орудие для целей, далеко стоящих от принципов, которыми руководствовались создатели данного закона[888]. Настолько далеко, что даже Коммунистическая партия РФ, далекая от либерализма, включила идею духовной безопасности в свой идеологический арсенал[889]. В июне 2003 года, например, именно по инициативе компартии прошли парламентские слушания по проблеме духовной безопасности.

Заместитель директора ФСБ Владимир Шульц приветствовал освящение храма на Лубянке в 2002 году как истинно символическое событие[890]. Действительно, за этой церемонией просматривались многослойные ассоциации и суть сложной и драматической истории взаимоотношений между государственной безопасностью и православной церковью. В этом разделе мы рассмотрим самые главные из них.

Прежде всего эта церемония подчеркивала связь ФСБ с православной церковью. В этом смысле то был лишь один из примеров более широкого стремления ФСБ сформулировать и оправдать свою миссию в новых терминах, подвести новый идеологический и интеллектуальный фундамент под органы госбезопасности с целью восстановить их престиж и нравственный авторитет. Как уже отмечалось, руководство ФСБ с 1999 года заговорило о важности духовного компонента, лежащего в основе деятельности организации и направляющего эту деятельность. Стремление реабилитировать ФСБ в духовном плане отмечали и критики чекистов, например писатель Виктор Ерофеев, который в 2004 году указал, что для легитимации чекизма нужна «красивая моральная ширма духовных и душевных оттенков»[891]. В то же время эти отношения — церкви и ФСБ — выгодны для обеих сторон, в чем мы скоро убедимся.

Церковь также официально поддерживала органы госбезопасности своим участием и в других церемониях. В июле 2005 года патриарх наградил директора ФСБ Патрушева и директора СВР (Службы внешней разведки) Лаврова за вклад в развитие сотрудничества церкви и государства[892], а в 2006-м вручил Черкесову орден святого мученика Трифона за вклад в борьбу с наркоманией и за «сотрудничество с церковью в делах духовно-нравственного оздоровления общества»[893]. Церковные иерархи награждали и превозносили глав региональных УФСБ за помощь в возвращении церковного имущества[894]. Как сообщают, церковные власти также поддерживали политические кампании некоторых региональных руководителей УФСБ во время губернаторских выборов[895]. Настоятель храма на Лубянке заседает в недавно созданном Общественном совете ФСБ, в задачи которого входит формировать общественное мнение о деятельности ФСБ[896].

Тем временем церковь занялась созданием и популяризацией нового пантеона православных святых, связанных с конкретными подразделениями ФСБ. О святых, покровительствующих войскам специального назначения, к примеру, повествуется в книге архиепископа Николая Погребняка, вышедшей в 2008 году и удостоенной премии ФСБ[897]. Этот процесс стал частью более широкой тенденции возрождения «духовных традиций русского воинства»[898].

Отношения церкви и ФСБ подкрепляются также новыми традициями. Многие из них проводятся на государственных границах Российской Федерации. В середине 1995 года было подписано соглашение между православной церковью и тогдашней Федеральной пограничной службой (ФПС) о духовном воспитании пограничников[899].