Рассматривая балерин, мы на некоторое время окостенело замолкли.

— Хорошо танцуют! — пробормотал, наконец, он.

— Да, — согласился я, хотя всё происходило невпопад: девочки спотыкались, мешались, а самая маленькая прыгала не в такт и не в ногу. Но какое это имело значение?

Я ощущал щемящее чувство. То же, наверно, чувствовал и академик, да и все вокруг. Глаза у мужчин завалились куда-то назад, в себя, покрылись маслом, медом, дымкой и тоской.

— Жизнь прошла, — пробормотал Ксава.

— Вот и не верь потом Набокову. В любую из них можно влюбиться без памяти, по уши, без ума, до смерти. И где вообще та грань, с которой можно смотреть на них, как на женщин, а до которой — грех и педофилия?..

Академик скорбно покачал головой:

— Согласен. Весьма проблематично. На Востоке с двенадцати лет замуж отдают…

— Если не с десяти или восьми.

— Кстати, обратили вы внимание, что по крайней мере в трех докладах обсуждался, и на полном серьезе, вопрос: насиловал ли Достоевский ребенка? Очень это их интересует. И чьи это переживания — Ставрогина или самого Достоевского?.. Вот ведь роковой вопрос русской литературы!.. Спал ли Дантес с женой Пушкина — тоже из этой серии! — неожиданно свирепо закипятился он. — Какое их собачье дело, кто с кем спал? Их дело — исследовать тексты, а не шарить по постелям и будуарам! В каждой пятой диссертации обсуждаем! И все докторские!.. А подвопросы типа: спали ли втроем Некрасов и Панаевы, Маяковский и Брики, Философов и Мережковские, была ли Ахматова лесбиянкой, а Андрей Белый — гомосексуалистом — темы кандидатских. Обмелела наша наука, ничего не скажешь! — махнул он рукой.

Юные балерины наяривали под симфо-джаз. Обольстительные в своем естестве и девстве, они рвали душу на куски, заставляли сердце сочиться кровью и слезами о том, чего никогда уже не будет…

Но коньяк вернул на землю. Мысли сами собой сползли к Цветане. Я предложил:

— Поужинаем сегодня втроем? Moiy я вас пригласить?

— Втроем с кем? — уточнил Ксава.

— С болгаркой.

— Но я так устал!.. И перед женой неудобно — езжу по Европам, хожу по ресторанам, а она сидит дома. И даже подарка порядочного ей еще не купил. Нет-нет! А впрочем, она стала так слепа, что всё равно ничего не увидит… И глуха… На одно ухо полностью, а на другое — наполовину… Вот, кстати, у меня проблема: меня пригласили в Швейцарию на форум с женой, а есть ли смысл тащить её туда, если она плохо видит, ничего не слышит, да к тому же и заговариваться начала в последнее время?.. И с ногами у неё неладно… С одной стороны, неудобно как-то — сам езжу, а её не беру. Но как её взять?.. И, главное, зачем, если она всё равно ничего не увидит, не услышат и вследствие этого мало что поймет?.. Странно, я всюду побывал, а в Женеве — не привелось. Правда ли, что Женевское озеро — это нечто особенное? А Шильонский замок? Он стоит там, на берегу?

— Правда. Весьма историческое место. Сильной энергетикой заряжено. Я недавно был там со студентами на экскурсии. Кто только не жил на берегах Женевского озера!.. Чего там только не происходило!

И я пересказал по памяти рассказ гида о том, как Байрон катался на лодке с другом Шелли и его женой Мэри, они попали в бурю, и это так подействовало на юную Мэри, что она с испугу написала своего «Франкенштейна». Здесь русский путешественник, молодой Карамзин скитался в поисках квартиры — всюду было дорого, не по карману. И Жан-Жак Руссо бегал по берегу в ревнивом ожидании своей Элоизы, пока та развлекалась в сарае с конюхом. Тут дочь Ференца Листа флиртовала с Вагнером, за которого вскоре вышла замуж. Здесь Стендаль учился кататься на лошади, упал и сломал ногу. Тут жила мадам де Сталь, изгнанная из Франции. Здесь вилла Чарли Чаплина. Ротшильды живут неподалеку от угрюмого и хмурого Шильонского замка, где когда-то сидел байроновский узник. Тут полвека харкал кровью Плеханов, а Ленин заносил ему молоко с фермы члена исполкома «Земли и воли» Лазарева, успевшего сбежать в свое время от царя в Швейцарию. На пирсе озера была заколота австрийская королева Сиси. Гоголь начал тут «Мертвые души», а Достоевский — «Идиота». Стравинский с Дягилевым планировали «Русские сезоны». Сергей Лифарь бегал за мальчиками, Набоков — за бабочками и девочками, а Дягилев, после сообщения о женитьбе своего любовника Нижинского, пытался выпрыгнуть в окно, да не смог открыть фрамуги. Тут бродил Солженицын, приглашенный к Набокову; увидев роскошь отеля, где жил автор «Лолиты», Солженицын уехал, не желая встречаться с буржуем. Тут режут нос Майклу Джексону, зад Пугачевой и принимают роды у Софи Лорен. Покойный Фредди Меркюри из «Quinn» имел на берегу «утиный домик», куда приезжал оттягиваться и где заработал СПИД. Туг у «Deep Purple» во время записи сгорела студия, и они написали свою самую известную песню «Smoke on the water» — о том, как дым от горящей аппаратуры тянется над озером. Отсюда виден в хорошую погоду породистый, похожий на сиятельную особу Монблан. И можно разглядеть крыши Женевы — протестантского Рима, логова трудолюбивых бунтарей. Берега озера застроены виллами. Тот, кто имеет тут виллу, прожил свою жизнь недаром и не зря, в противовес тем, кто вилл тут не имеет…

Академик слушал, кивая головой, не спуская глаз с танцовщиц и шепча:

— Какие имена, какие люди! Цвет и гордость! Сливки и парад!

Вдруг маленькая балерина споткнулась и кубарем полетела на ковер.

Танец смешался. Зеваки зашумели. Дамы-воспитательницы побросали окурки, а я помог академику подняться со скамейки и выбраться из толпы.

Вот мы стоим у большого магазина.

— Это мы искали, — сказал я, ощупывая внутренние карманы пиджака — на месте ли чекушки.

— Отлично.

6

В магазине глаза академика превратились из черепашьих в вараньи. Перископы, вращаясь, пронзительными зигзагами пошли по ценникам.

— В какой отдел? — спросил я.

— В женский, разумеется, — ответил он, не отрываясь от витрин. — А это какой?

— Это мужской.

— Значит, судьба, — пробормотал он про себя, хищно всматриваясь в товары на лотках и полках.

Я пристроился около колонны, отхлебнул. Похмелье под натиском коньяка отступало, сдавалось, притихало, млело, испарялось, исчезало. Наблюдая, как академик роется в белье, я вспомнил панику последних дней. Автобус с участниками форума из России не пропускали на польской границе: придравшись к какой-то бумаге, поляки заартачились. А в Кельне ждали, не зная, в чем дело.

«Автобус пропал», — сокрушались организаторы конференции, у которых всё было выверено по минутам и теперь шло прахом и швахом.

«Найдется, — уверял я их. — Или сломался, или шина спустила, или бензин кончался, или шофер что-нибудь потерял. Доедут».

«Да, но когда?» — чуть не плакала г-жа Хоффман.

«Когда имеешь дело с Россией, надо быть готовым ко всему», — успокаивал её г-н Бете (он в свое время побывал в русском плену и слыл среди коллег экспертом по этой загадочной стране).