– Я их классно порезал, – сказал Тим в пространство, и глаза его остекленели. Не от водки, от воспоминаний. – Никогда бы не подумал, что я это умею.

Мастер решил воздержаться от комментариев и протянул гостю сигареты.

– Нет, спасибо. Не хочу даже пробовать. Отвык.

– Может, у вас там и секса нет?

– Вот этого как раз навалом. И совсем по-человечески. Физиология схожая, нового не придумаешь. И в основе жизни тривиальный белок. Знаешь, как писали на пакетах со стиральным порошком – «отстирывает кровь и другие белковые загрязнения».

– Это правда, что ты шефу «Программы «Зомби» голову оторвал?

– Хананову? – Тим поставил стакан на стол и протянул к Мастеру изящную руку. – У меня слишком тонкие кисти. Никогда не мог как следует накачать руки, начинались проблемы с суставами. Так что оторвать человеку голову я не могу чисто физически.

– Что за фамилия такая – Хананов?

– А-а… черный какой-то. Но похлеще, чем самый истинный ариец. Вивисектор. Никогда я ученых не любил… Всегда у них атомные бомбы получаются вместо полезных вещей. Дай мне волю, я исследования в некоторых областях просто запретил бы. Кое-где именно так и сделали. Но ведь это тупик, правда?

– К сожалению. Слушай, ты только не обижайся, мне просто хочется знать. Ты зачем сюда пришел? На меня поглядеть?

Тим рассматривал Карму. И явно боролся с желанием ее погладить.

– Я стоял в двух шагах от него, – сказал он глухо, – и не мог двинуться с места. Стоял и умирал потихоньку. Терял энергию. Там на полу была тоненькая металлическая сетка. Я ее не разглядел, когда вошел, мне кровь натекла в глаза… И вот, я стою как приклеенный, одной рукой утираюсь, а он сидит передо мной и говорит, говорит, говорит… Вещает грамотно поставленным голосом, знаешь, как психотерапевт… И я чувствую, что отдаю концы. И либо соглашусь со всем, что он мне грузит, и все забуду, и тоже стану пауком… Либо умру. Усталость жуткая навалилась, я же говорю, они мне батарейки посадили до упора. И тут сзади, в коридоре, кто-то захрипел. И я словно очнулся. Вспомнил, как попал в эту комнату. Смотрю на правую руку, а она висит, как плеть, но топор все еще держит. Я его с пожарного щита схватил, такой, на длинной ручке, тупой, как… не знаю что. Страшно неудобная вещь.

Мастер слушал, обмирая. Тим не мог транслировать ему эмоции, потому что разум Мастера был закрыт. Но в этом вдруг охрипшем голосе чувствовалась потрясающая сила – сила человека, который пережил невозможное.

– И тогда я правую, насколько это было возможно, подпитал, – продолжал Тим, слегка оживляясь, – и как звездану ему снизу обухом в челюсть… Чувствую – отлип от пола. Ка-ак шарахну между глаз… И все – отпустило. Он же, гад, замкнул на себя защитный контур, это он из меня энергию сосал через сетку на полу. А я просто как проснулся. Ну, думаю, пять минут у меня еще есть. А даже если и нет – все равно просто так не сбегу. Дам копоти – вся Москва почует. Поджег это хозяйство, раненых добил… (у Мастера отвалилась челюсть, но он поспешно ее подобрал) и ушел. Ты знаешь… – Тим впервые за весь свой монолог посмотрел Мастеру в глаза. – Над этим подвалом было пять жилых этажей. Пять этажей с людьми. Я о них просто забыл. Дом был старый, там оказались деревянные перекрытия. Через несколько минут он долбанул, как из огнемета. А эти суки, которые за мной как раз подъехали, все оружием обвешанные, стоят вокруг и боятся сунуться. Пожарных вызвали и стоят. А из дома стон раздается в добрую сотню голосов – не крик даже, а именно стон… Хотя они его, наверное, не слышали. Но я слышал. Главное – я слышал, понимаешь?

Мастер пожал плечами и отвернулся.

– Все правильно, – кивнул Тим. – Я тоже был такой, когда все началось. А вот когда все кончилось… Тогда я стал такой, какой… да какой я стал. Вот тебе и ответ, зачем я пришел. Ведь на все остальные вопросы ты уже сам нашел ответы, верно?

– Я не боюсь, – сказал Мастер. – Спасибо тебе большое, но я не боюсь стать таким, как ты. Да, я очень себя люблю, особенно люблю себя нынешнего, и мне неприятна сама мысль о том, что я могу перемениться. Поверь, я отлично понимаю, чем мне все это грозит.

– Ты ничего не потеряешь. Нам, Детям, нечего терять. Но ты можешь приобрести нечто такое…

– Что сделает мою жизнь здесь окончательно невыносимой, да?

– Очень даже может быть, – сказал Тим, ставя ударение на каждом слове.

– Но ведь назад пути нет, – заметил Мастер мягко. – Правда?

– Назад пути нет, – все так же акцентируя, кивнул Тим. – Обидно. Тебе никогда не приходило в голову, что ты за всю жизнь не совершил ни одного по-настоящему самостоятельного поступка?

– Сначала тебя заставляют мама с папой. Потом к ним присоединяются учителя. Потом твои женщины. А у меня еще и собаки…

– Хуже, братишка, – вздохнул Тим. – Когда я жил здесь, самым невыносимым для меня было то, что каждый день, каждый час я вынужден был преодолевать сопротивление уродов, которыми эта планета населена. Тупиц, которые постоянно чего-то от меня хотят. Я от них ничего не хочу! А они постоянно от меня чего-то требуют. Делай, делай, делай! Постоянно что-то делай! Будь как все! Суетись, копошись, крутись, дергайся! Меня как-то в армии забросили на пару дней с одним деятелем на отдаленную точку. Неплохой, в общем, парень. Но он за эти два дня чуть не сдох от структурного голода… Ох, мне часто казалось, что, если бы я родился мелким грызуном, я бы жил в дупле. На самом высоком дереве в округе. Чтобы ни одна дрянь не залезла.

– А вот теперь мне, пожалуй, становится жутковато, – признался Мастер искренне.

Тим цыкнул зубом, взял бутылку и налил по новой.

– Я как-то свыкся уже с тем, что мы похожи внешне, – объяснил Мастер. – Но с какой стати мы так похожи внутренне? Ты просто сейчас высказал то, о чем я никогда раньше не задумывался. А вот теперь задумался – и готов под каждым твоим словом нарисовать подпись, дату и печать. Знаешь, это просто… просто некрасиво.

– На, выпей и утешься. Сам признал, что обратной дороги нет. Так что оплачь себя нынешнего и забудь. Тебе уже приходилось убивать людей?

Мастер помотал головой и осушил стакан. Карма совсем по-человечески вздохнула, отлепилась от Тима и улеглась. Она привыкла к тому, что хозяин часто бывает пьян, но все равно, как и большинство собак, этого не одобряла. Хунта говорил, что дело не в запахе спиртного, а в том, что меняется водный баланс в организме и сам человек начинает иначе пахнуть. Иногда до такой степени, что сбивает животное с толку – визуально ты все еще хозяин, а по запаху совершенно чужой человек. Школьные псы, тренированные работой на обостренное восприятие энергетики, пьяных терпели, но тоже до определенного предела.

– Скоро придется убивать, – сказал Мастер. – Причем в худшем варианте – с особым цинизмом. Ритуальное убийство намечается. При бо-ольшом стечении народа. И с публичным сожжением тела. Ч-черт, только бы собаку не пришлось…

– Убить – это нечто совершенно особенное. Тому, кто еще этого не делал, просто не с чем сравнить. Скорее всего тебе не понравится. Но и не будет слишком уж тяжело. Главное – начать, переступить черту. Плохо, что ты все заранее спланировал. Трудно решиться…