– Это потому, что ты наедине с особой женского пола. Был бы в купе мужик, ты все свалил бы на его храп. Ну вот признайся себе, несмотря на всю твою любовь к Ирине, тебя тянет к этой девушке лишь только потому, что она одна и никто не может помешать вам оказаться в одной постели.

Закрытое купе, дальняя дорога… Совсем как в гадании на картах – червонная дама, пиковый король…"

Глеб всегда, когда ему кто-нибудь предлагал погадать на картах, указывал на пикового короля как на себя, добавляя при этом: пиковый король – военный человек.

"Ну кончено же, ты хочешь быть с нею. Было бы противоестественно, если бы тебя тянуло на мужчин, а не на молоденьких девочек. В общем-то сделать это не сложно. Женщина, способная заплакать у тебя на глазах, способна и отдаться. К тому же я могу поклясться – подобные мысли возникают в голове и у Натальи.

Замкнутое пространство и неизбежность долгого пути провоцируют на это. Только вот почему-то никому из нас не хочется говорить о своих желаниях. А ведь это так просто – взять и спросить ты Не хочешь переспать со мной?"

И Глеб, прикрыв лицо рукой, старательно проговорил, беззвучно шевеля губами:

– Ты хочешь переспать со мной?

И тут же понял: этого не будет никогда, даже если произойдет невероятное, и Наталья сама в эту же минуту предложит ему лечь с ней под одеяло.

"Я не сделаю этого, потому что люблю Ирину и потому что знаю: она сама никогда не изменит мне. Но чем больше воздерживаешься от соблазнов реальных, тем чаще изменяешь в мыслях, – прервал свои рассуждения Глеб. – И не известно еще, что хуже – мысли или действия. Сколько людей способны убивать в мыслях, но лишь немногие способны делать это в реальности. А в сущности это очень просто.

Нужно только привыкнуть, как можно привыкнуть к любому греху. Почему? Почему прелюбодеяние стоит в одном ряду с убийством, с надменностью и другими смертными грехами? Неужели изменить любимой – это так же страшно, как убить или возомнить себя более могущественным, чем Бог?"

Чтобы отогнать мысли, чтобы оборвать бесконечный ряд вопросов, на которые, как знал Глеб, невозможно найти ответы, он спросил:

– Так к кому ты едешь?

– Я еду к своему жениху. Он прислал мне письмо и сказал, что женится на мне, – просто произнесла Наталья, так, словно бы говорила о чрезвычайно прозаических вещах, случающихся с ней чуть ли не каждый день.

– Прости, я лягу, – сказал он, – а ты рассказывай. Наталья отвернулась к стене, поправила одеяло. Глеб выключил свет и стал раздеваться. Простыни показались ему немного влажными, но это была приятная свежесть. Он закинул руки за голову и стал глядеть в темноту над собой.

– Почему ты замолчала? – спросил он Наталью. Та слегка кашлянула.

– Мне показалось, что вы хотите спать.

– Нет, я слушаю.

– В прошлом году я упросила родителей, и те отпустили меня одну отдыхать в Сочи. Я впервые оказалась предоставленной самой себе и в первый же вечер отправилась на танцы.

Глеб прикрыл глаза. Почти ничего не изменилось, та же темнота. Лишь только исчезла белая полоска простыни. Он представил себе вечерний парк. Ему даже показалось, что он ощущает влажную, напоенную ароматами цветов ночь. Мягкий свет желтых фонарей, гирлянды разноцветных лампочек над площадкой для танцев, бетонная, облицованная смальтой раковина, в которой примостился оркестр. Хотя нет, скорее всего, это был не оркестр, а какой-нибудь заезжий ансамбль – парни, зарабатывающие себе на отдых.

– Я простояла весь вечер, и никто ко мне не подходил. Наверное, я сама была виновата в этом. Я знаю, как нужно посмотреть на мужчину, чтобы он обратил на тебя внимание. Я ждала сама не зная чего. Просто не было куда податься.

Время шло само по себе, и я как бы плыла в нем.

Голос Натальи сделался отстраненным. Она уже явно не думала о том, слушает ее кто-нибудь или нет.

– И вот, когда до окончания танцев оставалось совсем уже немного – каких-нибудь минут сорок, не больше, на сцену вышел мужчина со скрипкой. Ребята положили гитары и вышли перекурить. Он стоял один у микрофона с поднятым смычком. Никто, казалось, не обращает на него внимания, а он ждал, не решаясь играть, боясь, что его скрипку не услышат в гуле голосов, пьяных выкриков. Я сделала несколько несмелых шагов, а потом уже, расталкивая толпу, прошла к самой сцене. И он выбрал меня. Да-да, он посмотрел мне в глаза, кивнул, и смычок коснулся струн. Боже мой, как он играл! Я никогда не слышала такой скрипки. Это было танго – настоящее испанское танго без какой-нибудь там гнусной латиноамериканщины. Бывают моменты, когда один-единственный инструмент звучит сильнее, чем целый оркестр. Чистота – вот что было в этом звуке. И постепенно голоса умолкали. Даже пьяные приутихли. И стало слышно, как шумит море. Но оно совсем не мешало скрипке, а только подчеркивало, обрамляло звук. И тут я почувствовала на себе чей-то пристальный взгляд. Я обернулась. Это был он.

Наталья рассказывала так, как будто обращалась к своей подруге, а не к случайному попутчику.

– Да-да, Он. Так я его и назвала. И можете представить, он смотрел не так, как все мужчины сперва смотрят на женщин – сперва на ноги, потом их взгляд поднимается выше, немного задерживается на груди и только потом – лицо. Он смотрел мне в глаза. Я была уверена, он даже не замечал всего остального – только глаза. И я до этого танца не видела его. Только взгляд. Мы подошли друг к другу. Он положил одну руку мне на талию, другую на плечо, и мы медленно двинулись по доскам настила. Они сперва скрипели, вздыхали под нами, но каждое следующее движение становилось легче. И вот уже доски не чувствовали нас. Он взял мою ладонь в свою, немного отстранился. Каждый из нас словно испытывал другого, на что тот способен. Движения становились все более стремительными. И вот он уже рискнул подставить свою руку, чтобы я запрокинулась назад. Мы танцевали не какую-нибудь современную подделку, а самое настоящее танго, по всем правилам, как учат в бальных школах. Публика расступилась и молча следила за тем, как мы танцуем. Обычно в таких случаях я не слышу музыки, только ритм, а тут все слилось воедино – и шум моря, и звуки скрипки, и партнер, который наверняка знает твое следующее движение, а ты – его. Последний взмах смычка и нота, зависшая во влажном субтропическом воздухе. А потом – вы не поверите – все зааплодировали. Я смутилась, но все равно довела свою роль до конца. Мы поклонились сперва в одну сторону, потом в другую. Мужчина со скрипкой исчез со сцены – как и куда, никто не заметил. Меня отрезвил резкий голос, звучавший из динамика:

«А теперь мы предлагаем прощальный танец». Какой грубой и фальшивой мне показалась электронная музыка! Как банально и притворно зазвучали слова когда-то любимой мной песни! Начались всеобщие пляски. Никто не вспоминал ни о нашем танце, ни о звуках скрипки.

«Пойдем», – сказал он. И мы пошли к морю. Оно возникло внезапно из-за деревьев и тут же обрушилось на нас своим гулом. Ветер подхватил брызги, бросил нам в лицо. Мы перелезли через парапет и спрыгнули на пляж. Не знаю, что бы произошло дальше, но послышалось рычание, и к нам подбежали две огромные собаки. Я не знала, что ночью пляж охраняется не сторожами, а собаками. Их спускают с цепи, и они бегают по побережью. Откуда же я могла знать, что мы в темноте спутали общегородской пляж с платным? Вот тут-то и мне пришлось забыть о бальных танцах. Собаки, скаля зубы, приближались к нам. Наверное, впервые я всерьез испугалась смерти. К тому же это так неэстетично – быть разорванной в клочки собаками на пляже! Испуганные, мы сели на топчан. Собаки остановились, но продолжали рычать и скалить клыки.