Глубокий знаток истории и казачьей психологии, в живых образах воскрешая в своей речи славную седую старину, строго логическим построением ее, искренностью и твердым убеждением в правоте того, о чем говорил, покойный брат умел поддерживать внимание к своей речи иногда в течение нескольких часов и заставлял слушателей одинаково думать и соглашаться с собой.

«Баян земли Донской», как его называли почитатели, был искренним, верным помощником Алексею Максимовичу, горячо его любившим. Видимо, и атаман платил ему тем же чувством. Мне только два раза, и то очень краткое время, пришлось видеть их вместе. Несмотря на разницу лет, профессий и недавнего, перед революцией, общественного положения, они удивительно дополняли друг друга: насколько А.М. Каледин был спокоен, молчалив и сумрачен – настолько брат был живым, полным энергии и подвижности человеком. В их взаимных отношениях не было видно ни тени начальственного покровительства и угодливости подчиненного, но вместе с тем и никакого амикошонства и слащавой нежности. Это не были суровый и требовательный начальник и беспрекословно исполнительный чиновник, скорее – давно ставшие друзьями отец и сын. Алексей Максимович не стеснялся иногда говорить с братом в довольно резком тоне, если был чем-нибудь недоволен; брат подчас отвечал ему почти в таком же тоне, обезоруживая его своей искренностью и правдивостью доводов; но никогда ни тот, ни другой не подрывали авторитета и достоинства друг друга. Они нередко спорили между собой с глазу на глаз или в присутствии близких людей, но при посторонних Митрофан Петрович был всегда тактичный и строгий исполнитель приказаний атамана.

Я не буду писать здесь биографию так безвременно трагически погибшего любимого брата. О нем скажут свое правдивое слово его сослуживцы, свидетели его деятельности как помощника войскового атамана. История воздаст должное каждому из них. Брат пережил А.М. Каледина только на два месяца. И эти тяжелые дни после смерти своего старшего друга он прожил уже вне политической деятельности, преследуемый изменником Голубовым, который нашел его наконец в одной из станиц у калмыков Сальского округа и привез в Новочеркасск. Отсюда арестованный брат вскоре был переведен в Ростов, где 1 апреля 1918 года и погиб от руки подлого убийцы Антонова.

Два дня я пробыл в Новочеркасске с семьей, жившей у моей сестры Н.П. Баклановой. В столице Дона я был в последний раз с походным атаманом Великим Князем Борисом Владимировичем в первых числах октября 1916 года. За это короткое время город почти не изменился с внешней стороны, стал только как будто более грязным и запущенным. Настроение жителей было невеселое. События 1917 года отразились и на них, чувствовалась какая-то придавленность и неуверенность в будущем. В Новочеркасск и вообще на Дон прибыло много русских людей, бежавших от большевиков из внутренних губерний, офицеров, помещиков, служащих разных правительственных учреждений; их рассказы о пережитом ими и мрачное настроение мало способствовали поднятию бодрости духа донских обывателей, еще большему падению которого помогали также сведения о революционном настроении в казачьих частях.

Вступление в командование Ростовским районом

5 января 1918 года я вступил в командование «войсками Ростовского района».

Это громкое название очень мало соответствовало действительности. Мои «войска» состояли из трех казачьих полков, расположенных в ближайших к Ростову станицах, и нескольких небольших партизанских отрядов, часто менявших свой состав и численность. По приказанию Донского атамана мне был подчинен штаб 4-го Кавалерийского корпуса, случайно почти в полном составе застрявший в Ростове по пути на Кавказ, вместе с командиром корпуса генералом Гилленшмидтом[190]. Последний был несколько обижен распоряжением атамана и поехал к нему объясняться, но, получив категорическое приказание сдать мне штаб, смирился и более не вмешивался в мои распоряжения, довольствуясь тем, что я проявил к нему полное внимание, оставив в его распоряжении автомобиль, лошадей, вестовых и проч.

Генерал Гилленшмидт, герой знаменитого четырехдневного набега в русско-японскую войну, за который он получил орден Святого Георгия, отличный кавалерийский офицер (начал службу в Гвардейской Конной артиллерии), уже в мирное время, командуя л. – гв. Кирасирским Его Величества полком, обращал на себя внимание некоторыми странностями, одной из которых были ночные путешествия по казармам и конюшням и сон днем. В Великую войну, уже будучи командиром кавалерийского корпуса, он держал себя иногда так странно, что однажды его начальник штаба генерал Ч., доведенный до отчаяния его поведением, вынужден был доложить об этом командующему армией, за что едва не был отчислен от должности, как доносчик на своего начальника. К счастью, генерал Гилленшмидт сам выручил его. Узнав о поездке начальника штаба, он прискакал в штаб армии и сначала так здраво и разумно разговаривал с командующим армией, что тот усомнился в докладе генерала Ч. и, считая его за ложный донос, распорядился отдать утром приказ о его отчислении. А ночью командир корпуса, под влиянием какой-то бредовой идеи, приказал своим вестовым арестовать командующего армией со всем штабом. Поднялся большой переполох… Дело, однако, как-то замяли. Генерал Гилленшмидт сохранил свое место, а генерал Ч. получил новое назначение.

Генерал Гилленшмидт ушел вместе с Добровольческой армией в Ледяной поход, и в начале апреля, когда она была со всех сторон окружена красными, он с вестовым пытался пробраться в одиночку и пропал без вести.

Принятый мною штаб был в полном порядке, хорошо снабжен всем необходимым, офицеры жили между собою дружной семьей. Во главе стоял генерал Степанов, отличный офицер Генерального штаба.

Мой штаб помещался в доме Асмолова на Таганрогском проспекте. Здесь же находились два аппарата Юза, которыми я был соединен прямым проводом с войсковым штабом в Новочеркасске.

Сам я устроился в гостинице «Палас-Отель».

Ростов жил обычной суетливой жизнью. Работали хорошо рестораны, гостиницы были переполнены, но все же чувствовалось, что все это непрочно и все, кто имел возможность выехать, уехали или были готовы сделать это при первой тревоге.

Фактически я исполнял роль генерал-губернатора. Мне подчинялись также и гражданские власти. Ростовский градоначальник В.Ф. Зеелер виделся со мною почти каждый день. Огромного роста, живой и остроумный человек, он очень помогал мне разбираться в сложных местных отношениях. Много лет живя в Ростове, он хорошо знал всех и каждого и умел улаживать всякие недоразумения, где добродушной усмешкой и веселой речью, а если нужно было, то и твердым, решительным словом. Кадет по убеждениям, широко образованный человек, большой знаток живописи, собравший в своей большой квартире прекрасную коллекцию ценных картин, Владимир Феофилович за этот тяжелый месяц моего генерал-губернаторства оставил у меня самое лучшее воспоминание как честный, энергичный градоначальник и незаурядный политический