Прозвучал воинствующий клич:

— За яйца!

— К ноге!

Вместо того чтобы вразумить дикарей, контрразведчик попытался избежать с ними встречи. Просветительская миссия капитана Кука его не вдохновляла.

* * *

Полковнику Судакову удалось оторваться от своих преследователей метров на двадцать. Наверно, желание контрразведчика остаться мужчиной превосходило желание дикарей его оскопить.

Целью Судакова был Игрек. Требовалось вцепиться ему в глотку или сунуть два пальца в глаза — чтоб кончилось убийственное наваждение. А лучше всего: пиф-паф!

Сергей Павлович наткнулся на всеми забытый сиротливый гроб генерала. Судаков обратил внимание на чрезвычайно недовольный вид покойника. И совершенно понимал его:

«С такими провожающими и умирать не захочется!»

Устремившись к могиле Алевтины, полковник не ошибся. Надгробным изваянием на ней издалека возвышалась скорбная фигура Игрека.

* * *

Хриплое, с присвистом дыхание дикарей уже достигло слуха Сергея Павловича, но и величественный в своей невозмутимости тиран был от беглеца на расстоянии плевка.

Творец предоставил обеим сторонам конфликта равные возможности, однако вмешательство доктора Ознобишина (тоже не посланца Дьявола) нарушило справедливое равновесие.

Не желая докучать Игреку своей опекой, Иннокентий Иванович маялся поодаль. Узрев, что к его пациенту устремился ловец душ, доктор кинулся ему наперерез.

Охваченный болезненной страстью задушить Судакова, психиатр не отдавал себе отчета в том, что одержим манией преследователя.

Впоследствии ученый, хладнокровно проанализировав свои порывы, сделает заключение, не делающее ему чести: ярость благородная, кинувшая его на уничтожение контрразведчика даже ценой собственной жизни, была инспирирована посторонними силами. Источник их безмолвно взирал на дело мозга своего.

* * *

Из‑за взбесившегося доктора полковник Судаков вынужден был отклониться в сторону.

— Пиф — паф! — в исступлении проорал он деспоту в лицо. Попытка вытащить пистолет из кобуры не удалась. Оружие оказалось тяжелее гири.

Нелепая беготня суетливых человечков среди могил занимала Игрека не меньше компьютерной игры. Для того, чтобы изменить жизненную коллизию, ему не требовалось даже нажимать на «мышь». Легкое умственное усилие — и ситуация совершенно менялась. Толпа очумевших дядь и теть давно могла бы разорвать Судакова в лоскуты, если б Игрек пустил игру на самотек. Но он в совершенстве овладел искусством игры кошки с мышкой. Если последнюю лишить шанса на спасение, игра становится неинтересной. Оставив Судакову шанс на победу — возможность прорваться к могиле Алевтины и задушить Игрека Первого, игрок испытал приятное щекотание нервов.

Не сумев сцапать кошку, мышка могла пенять только на себя. Впрочем, у людей всегда невероятная путаница с тем, кто — кошка, а кто — мышка.

* * *

Рычащая толпа дикарей — с одной стороны, и Ознобишин — с другой, оставили Сергею Павловичу для спасения узкий коридор. Полковник устремился по нему, как бык в загон.

Дорожка меж могил привела его к свежевырытой яме, предназначенной для заждавшегося погребения генерала.

Без промедления контрразведчик прыгнул в чужую могилу, сразу ставшую для него своей.

Увы, Игрек ничем не мог помочь старому знакомцу. Всякая игра интересна, лишь пока не нарушаешь ее правил. Единственное, чем властитель смог помочь Судакову, — он предотвратил массовое падение его преследователей в могилу. Они горели желанием растерзать жертву своими руками. Даже беззубая девчушка, зачем-то стянувшая с себя трусики, готова была убить извращенца своим телом.

Благодаря гуманизму Игрека Первого на голову чекиста всего лишь посыпались проклятия его толпы и трусики невинного создания.

Игрек Первый почувствовал, что нарушил неписаные, но жесткие правила игры и она сразу же отомстила ему тем, что стала скучной. К счастью, Судаков остался жив, поэтому кошки — мышки могли длиться еще долго.

Мог, например, прилететь вертолет и спустить в могилу веревочную лестницу, чтоб спасти бывшего Брокгауза. А когда скрюченная от страха фигурка уже оторвется от земли, в нее вцепится девочка. Отодрать Судакова от лестницы она не сможет… и он обнимет девчушку, возьмет ее в воздух. И в небесах изнасилует… У него, кажется, есть пагубная склонность к сексу с маленькими девочками…

«Нет, лучше пусть кто‑нибудь спустит в могилу деревянную лестницу, — решил игрок. — И по ней спустится мертвый генерал…»

От такого поворота сюжета у Игрека Первого дух захватило. Но, едва загоревшись, он вынужден был остыть. На покойников власть всемогущего не распространялась.

Униженный и разочарованный своим бессилием, Игрек Первый вовсе потерял интерес к интриге с жалким (обкаканным — судя по гадостному запаху) человечком.

Предоставленные самим себе, люди поступили с загнанным в яму зверем по своему разумению. Движимые комсомольским энтузиазмом, они стали забрасывать могилу землей, совершенно забыв о бесприютном генерале.

Заживо похороненный контрразведчик время от времени издавал утробное урчание:

— Гады… гады… гады…

Если б на кладбище случаем оказалась жалостливая Кукушка, она забралась бы на раскидистый дуб и куковала бы живому мертвецу бесконечно, чтоб, умирая, он верил в долгую счастливую жизнь.

Доверху наполнив яму землей, гробокопатели с радостными криками и песнями стали прыгать на ней, утрамбовывая насыпь. Голенькая девочка, просившая больше не считать ее девушкой, от полноты счастья даже описалась.

Первыми опомнились родственники беспризорного генерала.

— Вообще-то за могилу заплачено…

— Мы дачу продали, чтоб в таком дивном месте могилку купить…

— Умопомрачительном!

— А этот бесплатно залез…

— На халяву!

— Что ж, генерал теперь дома, что ль, останется, в холодильнике?

Скорбь членов генеральской семьи не разделил посторонний.

— А пускай вместе в могиле лежат!

Гуманное предложение вызвало бурю негодования генеральских родичей:

— Задаром вместе? Выкинуть оттуда хитрожопого!

Игрек Первый был тут совершенно ни при чем.

6.

Московские жители были весьма озадачены тем, что танки, вползавшие в город со всех сторон, внезапно остановились. И, не заглушив моторы, дали задний ход.

По радио на всякий случай прокрутили старую запись песни с подходящими словами, которые бодро поет покойный певец:

«…А город подумал,

А город подумал:

Ученья идут…