не пугайся. Будешь мне ногу шить.

— Я не пугаюсь. Делай, что надо.

Медлить Санька не стал. Войдя своим третьим сознанием в Марту, он увидел голого себя, лежащего спиной вверх на сдвоенных лавках, покрытых чистой простынёй.

Кровь была остановлена, рана обмыта чесночной водой и обтёрта чесночным водочным настоем. Как давно убедился Александр, чеснок был самым сильным природным антибиотиком и использовал он его в водных растворах регулярно, а в водочных реже.

Ещё раз макнув руки Марты в тазик с чесночной водой, он достал из него один зажим и без сомнений засунул инструмент в рану. Боль пронзила первое сознание и Санька вскрикнул. Он давно не занимался аутотренингом и попытка повысить болевой порог успехом не увенчалась. Было больно.

Не увенчалась успехом и его попытка захватить губками зажима артерию. Она постоянно ускользала. Тогда Санька надрезал рану вдоль артерии вверх и вниз и, засунув указательный палец левой руки в рану, нащупал сосуд и закусил его зажимом. Ту же самую процедуру проделал и с нижним концом сосуда. Теперь главное.

— Теперь, моя хорошая, будешь долго-долго держать, сомкнув эти края друг с другом. Сможешь?

— Смогу, господин.

Кикиморка и впрямь, справилась бы с этим делом сама намного лучше, чем Санька. Ему надо было бы напрягаться и концентрировать внимание на действии, а кикиморки двигались, как автоматы. Нежить же… Физическая оболочка для них была своего рода экзоскелетом. Они практически не ощущали физической усталости. У них просто заканчивалась энергия.

Поэтому Санька «вышел» из Марты и, погрузившись в тонкий мир совсем чуть-чуть сконцентрировал своё второе сознание на артерии. Он чётко видел сосуд. Прижатые друг к другу края наполнились солнцем и потянулись друг к другу. Санька облегчённо вздохнул. Ещё немного погладив срастающиеся края солнцем, он сказал Марте: — «Держи! Сейчас всё зависит только от тебя», — и уснул.

Он проснулся уже смеркалось. Марта так и стояла, держа зажимы.

— Не устала? — спросил Санька.

— Сила ещё есть.

— Сейчас посмотрим.

Он посмотрел её глазами на рану. На артерии образовался рубец. Разомкнув зажимы он отложил их воду, снова помыл руки и проверил сосуд на наполняемость. Сосуды ожили, рана наполнилась кровью. Отлично, — подумал Санька и быстро стянул четырьмя стежками четыре стороны крестообразного разреза. Само затянется и рассосётся.

После наложения ихтиоловой мази и перевязки, Санька с помощью Марты смог одеться.

— Зови всех, — сказал он, зная, что в сенях маются Адашев и Алтуфьев.

Оба зашли встревоженные, но увидев полусидящего на кровати царя, удивлённо выдохнули с «оханьем».

— Александр Васильевич, как же это?! — от неожиданности почти панибратски вскрикнул Адашев. — Жив здоров! Слава тебе, Господи!

— Чудо чудное! — всплеснул руками Алтуфьев. — А рана-то какая дурная. Кровь алая хлестала… Не уж-то залечили? А мы уж, грешным делом…

Алтуфьев всхлипнул. Санька удивился, «присмотрелся» и увидел у полководца энергетический ком в груди. Даже у Адашева центр чувств и эмоций был не так сильно перегружен.

— Там не так сильно, — махнул рукой Санька. — Обработали, перевязали. Мазь лекаря вашего… немца, наложили. Поспал немного.

Адашев смотрел с интересом. Санька говорил ему, когда тот заболел по пути из Усть-Луги в Москву, что порастерял после ранения в голову лекарские способности. Увидев его взгляд, Санька потихоньку кивнул. Адашев облегчённо вздохнул.

— Ну и слава Богу, — снова с облегчением вздохнул Адашев.

— Хватит об этом! Что с бунтовщиками?

— Всех препроводили на Беклемешевский двор. Ведём дознание. Уже есть охотники на оговор.

— Не удивлюсь, если это Захарьины, — усмехнулся царь.

— И они тоже, но не они первые, государь. Дело в другом.

— В чём?

— Там почти все Рюриковичи: Пронские, Елецкий, Воротынский, Одоевский, Мезецкий, Барятинский, Оболенский, Шуйский…

— А с нашей стороны Рюриковичи остались? — со вздохом спросил Санька.

— Ну, как же? Остались. Микулинские, Телятевские… Много ещё твоих родичей, государь. Гидиминовичи…

— Ну и слава богу, — вздохнул Санька.

— А с теми что?

— Пусть сидят пока. Кто их просил в царя железом тыкать?! Проводи дознание, там видно будет!

Глава 28

— Пригласи тех, кто защищал меня, завтра на мою полуденную трапезу, — сказал Санька Адашеву на десятый день своей болезни. Рана на ноге, не смотря на «энергетические вливания», заживала плохо. С микробами и стафилококком своими силами Санька справиться не мог и рассчитывал только на чеснок.

Спасением от внутреннего воспаления была ихтиоловая мазь, которую Санька обнаружил у царского лекаря Грациано Порци. Он, почему-то, при наличии характерных черт лица и фрязского имени, называл себя выходцем из Тироля. Перебирая лекарства, которыми лекарь собирался поддерживать царское здоровье, Санька признал в одной из мазей ихтиоловую. Её запах спутать с чем-либо ещё было не реально.

На вопрос: «Где взял?», Граций сказал: «Из земли выпарил».

Оказалось, что в Тироле давно из богатой серой нефти вываривают лекарственную жижу. Совсем небольшое её количество смешивают с маслами и воском, получая не очень вонючую субстанцию. Сама по себе жижа воняла так невыносимо противно серой, что от неё отказывались все пациенты Грациано. И царь Иван Васильевич, в том числе.

Санька же о пользе ихтиоловой мази знал и воспользовался ею при первейшем подвернувшемся случае. Польза от неё была и на десятые сутки стало понятно, что процесс заживления наладился. Нога всё ещё походила на небольшой бочонок, но синюшность сходила.

В трапезной поставили небольшое узкое ложе с высокой наклонной спинкой и подставкой под ногу. Рядом с ложем с обеих сторон поставили маленькие столы с едой и питьём для царя. Перед ложем выставили стол для ближних людей, коих пришло семь человек.

После трёх заздравных кубков Санька поднял руку, прося тишины. Когда все смолкли, Санька сказал:

— Благодарю вас, мои товарищи, что не оставили меня, когда некоторые родичи решили прервать мою жизнь и царствование. В трудное время мы живём. Казань, Астрахань волнуются. Крымский хан готовит поход на нижние земли. Ногаи на Итиле безобразят, засечные преграды и городки жгут. Хочу просить вас, други мои, взять те земли в охрану, бо многие из опальных воевод и бояр за теми землями смотрели, а сегодня и некому.

— Какие земли прибрать, государь, надобно? — лукаво спросил князь Микулинский.

— Рязань, Тулу, Калугу. На реке Воронеж городок укреплять надо…

— Людишек не хватает. Мрут, родимые, — подхватил разговор князь Телятевский, сосед Микулинского.

— Вам, князья Тверские, своих дел хватит. Да и земель неосвоенных к морю шведскому предостаточно. Вы там разбирайтесь. Сейчас границы южные прибрать надо.

— Рязань мы держать можем! — сказал, откашлявшись, Андрей Андреевич Опраксин. — И держим, государь. В Рязани более сотни дворов служилых людей по отечеству. В основном наши родичи. Они проживают в