Но теперь он больше не мог отрицать очевидного. Пора было признать, что восхождение действительно было проклято. Ни у кого, никогда не было такого количества неудач. Что-то преследовало их — какая-то внешняя сила. Все, что случалось, мелкое и крупное, начиная от несчастья с женской группой и кончая закладками, выскакивавшими из гнезд, от неожиданно налетавших порывов ветра до пожара и этого шторма, — все являлось частями какого-то всеобъемлющего плана. Он не мог понять причин. Разве что Льюис прав, и это было карой за гордыню троянок. А может быть, права была Кьюба, и происшедшее служило воздаянием — око за око — за то, что Огастин совершил на Серро-Торре.

Едва успев подумать об этих вещах, Хью испугался за собственный рассудок. Зловещий замысел дикой природы? Разумное неживое? Это было нерациональным. Внезапно он исполнился благодарности к Льюису за то, что тот решился бросить вызов ночи. Потому что единственная надежда Хью состояла в том, чтобы сбежать отсюда, прежде чем он окажется проглоченным.

Внезапно палатка озарилась чрезвычайно ярким красным светом.

Только что Хью сидел, пригнувшись за самодельным нейлоновым ограждением, и ломал голову над тем, как ему сгруппировать экспонаты в галерее бедствий последних дней. В следующее мгновение он ослеп и в испуге нащупывал страховочные петли. Сначала он подумал, что что-то взорвалось, а потом — что восходит солнце, а он волшебным образом проспал и ночь, и бурю.

Но для солнца свет был слишком ярким. К тому же он светил снизу, так что Хью и Кьюба оказались словно на мембране, состоявшей из одного света. Сквозь все даже самые мельчайшие отверстия в платформе прорывались белые лучи.

Затем на стенку палатки упала тень гигантской птицы — или ангела, или дьявола. И тут же исчезла. Птицу, или ангела, или дьявола затянуло в Мальстрём. А может быть, ему это просто померещилось, что тоже было возможно. Он так старался держать Капитана в туго натянутых вожжах. Но когда дело доходит до конфликта с земным притяжением, все на свете начинает давать слабину.

Он рассматривал ослепительно яркий красный экран и пытался угадать, какие еще фантомы выпустит против него Эль-Кэп. Казалось, будто падение девушки пробило земную твердь и выпустило наружу полчища духов. Альпинисты, оказывавшиеся рядом с ним, один за другим становились жертвами тихой массовой истерии. Теперь наступила его очередь, в этом трудно было усомниться.

Черная тень снова накрыла стену. Она была огромной. Потом резко уменьшилась и вновь увеличилась. Она плясала на ветру, тянулась к нему, а потом вновь отплывала — немыслимая фигура с распростертыми крыльями, неподвижно висящими ногами и руками с пальцами. И головой в форме скругленной пули. По крайней мере, рогов не видно, подумал Хью. И остроконечного хвоста.

Затем он разглядел тянувшиеся сверху нити, на которых плясала эта марионетка. И все сразу стало ясно. Это был Льюис. А на лугу стоял мощный прожектор, освещавший ему цель.

Хью высунул голову в отверстие и сразу же ослеп от ветра и ярчайшего света. Тогда он прикрыл глаза рукой и стал глядеть в щелочку между пальцами. Ему предстало неземное зрелище.

То, что раньше представлялось темным кратером в стене, теперь было залито ослепительным светом. Диоритовая полоса четко выделялась на белом граните. Каждая неровность отбрасывала поразительно четкую тень. Каждая блестка слюды искрилась, как грань бриллианта. На ветру бились яркие флаги. Хорошая ночь для крылатых коней и молящихся буддистов, подумал Хью.

На тридцать футов ниже нависающего свода крыши парил в воздухе Льюис, подвешенный на веревках. Он казался почти беспомощным, привязанный вертикально к краю длинного узкого сооружения из металлических ребер и тонких веревок. Его болтало во все стороны, и он походил не столько на спасателя, сколько на спасаемого.

Хью выбрался из палатки, всунул ноги в стремена, которые ветер относил в сторону, и медленно спустился на жумарах туда, где Льюису было бы лучше видно его, а Хью легче ловить веревку.

Льюис тут же принялся радостно размахивать руками, но ветер развернул его лицом к пустоте, потом снова к стене, а потом на восток. Оглядываясь то через одно плечо, то через другое, он порхал, словно моль, в луче яростного света. На последней стадии каждого размаха он исчезал в черноте. Хью почувствовал, что его начало подташнивать от одного только вида происходившего.

Несмотря на все неудобства, Льюис казался полностью счастливым. Оказываясь на виду, он светился, как древнегреческий бог или киногерой Голливуда. Его плечи были шириной чуть ли не в милю. Кто-то одолжил ему шлем с нарисованной на макушке мишенью. Льюис смело кидал вызов небесам. Он вышел на арену для своего бенефиса.

Льюис что-то прокричал, но ветер разорвал его слова и унес прочь. Тогда он поднял рацию и приложил ее к уху. Хью вместо ответа приложил ладонь ребром к горлу. Его рация сдохла. Льюис понял жест.

Изгибая ноги и толкая носилки, Льюис изо всех сил старался совладать с ветром. В конце концов, поняв, что шансов в борьбе с беспорядочно мечущимся воздушным потоком у него нет, он бросил попытки проплыть в воздухе, отдался на волю ветра и взялся за работу.

Бросательный конец представляет собой очень простую вещь: увесистый мягкий мешочек на конце длинного тонкого каната. Чтобы пользоваться им, нужны лишь две пары ловких рук — у бросающего и у ловящего.

Первый бросок Льюиса был почти идеальным. Уловив момент, когда ветер качнул его в глубину Глаза, он швырнул груз и попал Хью точно в ступню. Хью быстро наклонился, но не успел подхватить груз. Огастин, проснувшийся в своей веревочной колыбели, повернулся в сторону пропасти, но даже не поднял руки, чтобы попытаться схватить шнур. Груз по дуге улетел в темноту.

При повторном броске шнур запутался, и груз не пролетел даже половины расстояния. Следующие десять минут Льюис потратил на распутывание узлов.

Хью использовал возникшую паузу для того, чтобы спуститься и занять более удобную позицию. На пути он приостановился около Огастина. В свете прожектора снизу его лицо было синим от копоти, холода и ветра.

— Помогите мне, — крикнул Хью. — Дело почти закончено. Осталось совсем немного.

— Мы совершили ошибку, — ответил Огастин.

Ветер сводил его с ума. Он снова и снова возвращался на Серро-Торре. Мертвые заманили его в свою смертельную ловушку и уже почти закрыли дверь.

Хью все же не оставил попыток растормошить своего напарника.

— Мы возвращаемся домой. Вместе. Никого здесь не оставим.

Огастин помотал головой: нет. Лишь нагнувшись почти к самым его губам Хью смог расслышать:

— Слишком поздно.

Хью потянул его за руку.

— Вставайте.

— Она засосала нас. Это часть ее плана. Око за око. — Почти дословное повторение бредовых высказываний Кьюбы.

Взгляд Хью перескочил на укутанный в импровизированный саван и обмотанный веревками труп, привязанный к якорю. Огастин говорил не о Кьюбе. Его преследовал призрак Анди. Уже много часов он лежал, прижавшись к ее телу, терзаясь мрачными раздумьями, убеждая себя, что ветер разговаривает ее голосом. И потому бежать отсюда нужно было как можно скорее.