веселью, — чего-то на бурундеев не похоже, что они расстояний теперь пугаются, ты же говорил, что и ты и в Саксин-на-Волге ходил, и в Тарухань ходил, и в Киев…

— Да, я по харыз-юлыйской дороге через Сарын-на-Дону, Балин и Курс туда купцов несколько раз сопровождал с воинами князя… — ответил Мечек, растягивая слова, и было понятно что он вполне спокоен и добродушно настроен, — не про то я сейчас…

— А про что?

— Тучи сгущаются у нас над головой, — Мечек укоризненно покачал седыми кудрями и посмотрел в сторону Ладри, — идём мы по землям враждебным, где все против всех воюют и совсем не понятно как дальше быть всем нам, а от Хетрока всё нет вестей.

— Хорошо сказал, красиво, ну прямо как полтеск, — князь то ли улыбнулся, то ли оскалился злобно, — ничего не понять!

— Мечек хочет сказать, что тут война всех со всеми, и не ведомое никому наше малое числом войско рано или поздно уничтожат те или другие силы, — вмешался в разговор Рагдай неожиданно расстроенным голосом, — каждая сторона может подумать, что мы приглашены врагом для тайных и коварных дел в их тылу, для нападения на вождей или потравы колодцев например. Лангобарды будут думать, что мы стоим за аваров, авары будут думать, что мы за Само, а Самосвят будет думать, что мы за франков.

— Может быть нам действительно стать за кого-нибудь, чтобы хотя бы одна из четырёх сторон на нас не охотилась? — наивно спросил Ладри, — так ведь будет лучше?

— Ацур, слушай, уведи его, глаза бы мои его не видели, — сказал на это князь, — он ещё будет здесь голос подавать!

— Принять чью-то сторону будет ещё хуже, — ответил Семик, — тогда уже не отговоришься, что мол мы тут случайно участвуем в боях, а сами по другой нужде находимся в этих краях. Мы не трогаем никого и нас никто не трогает.

— Да в том то и дело, что трогает! — неожиданно поддержал мысль Ладри книжник, — нужно примкнуть к кому-нибудь, например к франкам. Мы же назвались при встрече с лангобардами алеманами и хитрость сработала, и на нас они не напали.

— Пока вы сами на их короля не напали, — скривив в усмешке рот сказал на это Семик, — теперь с лангобардами лучше не встречаться, а ведь они вроде союзники франков.

— Трогать никого не будем и пройдём как нитка за иголкой, клянусь Ярилой, — сказал Тороп, — нам только бы Хетрока дождаться с вестями, а потом мы всё равно отсюда сразу уйдём, чего думать здесь, не понятно мне. Постоим спокойно станом где-нибудь, подождём разведчиков.

— Тут мест спокойных я что-то не наблюдаю, — задумчиво сказал на это князь, — везде глаза и уши, а после обретения святой в войске своём, так вообще началось…

И действительно, посмотрев туда куда князь при этих словах указал пальцем, все увидели как неподалёку от места, где стребляне переправляли заложниц, уже стояла кучка сербов и хорватов с крестами в руках. В руках у них были изображения их святых, нарисованные и скульптурные, и было слышно что они что-то поют, а сербский проповедник Драго машет руками в такт пению.

— А ещё говорят, что это мы идолопоклонники, — сказал Стовов, поворачиваясь теперь к Тихомиру, — а с собой идолов мы не таскаем и постоянно песни священные не распеваем, потому что делом занимаемся, делом…

— Да эти христиане и есть главные идолопоклонники! — согласился Тихомир, — но это не я их сюда позвал, это всё брат мой, ему архиепископ Куниберт, друг короля Дагобера, здесь приход обещал, вот он и старается, я же уже говорил!

— Может быть говорить всем встречным что мы люди архиепископа Куниберта и сопровождаем святую Ясельду в её путешествии по землям заблудших моравов? — спросил как бы сам себя кудесник и почесал бритый на ромейский манер подбородок, заросший однако уже густой щетиной, — по крайней мере быстро проверить это ни у кого не получится. Для франков, алеманов, лангобардов мы будем под защитой Папы Римского и Дагобера, а авары тоже не трогают христианских священников, и вообще никаких священников не трогают потому что их Тенгри, как они считают, самый первый и главный источник всех богов и верований на свете.

— Хорошо, — неожиданно согласился Стовов, — пока я её терплю из-за того, что она дочь Водополка Тёмного, дед которого когда-то с моим дедом ушли на восток из Гнезда на поиски богатых земель, пусть она будет нашим прикрытием как святая. Зовите христианина, сейчас мы с ним поговорим об этом, потому что ему придётся создавать перед всеми видимость нашего войска как святого.

— Зови брата своего! — сказал Семик грозно Тихомиру, — приведи сюда, нам нужно с ним поговорить. Поскольку он знаток веры Христа, пусть он едет с нами и будет везде и всем рассказывать про святую Ясельду, а мы будем как бы вооруженное христово войско.

— Крестоносцы! — воскликнул Рагдай, лукаво улыбаясь.

— Чего?

— Крестоносцы!

— Хорошо, — сказал серб, — мой брат Драго, по прозвищу Раймунд, проповедует в Орлице и во всех селениях Оломоуцкого края веру Христа именем епископа Куниберта Кёльнского, друга короля Дагоберта I, но не знаю, согласится ли он быть вашим слугой.

— Я плетью его пару раз огрею, так мигом согласится, забыл видно и ты сам, как это хорошо работает? — зло сказал князь, — веди его сюда живо!

— Хорошо, хорошо! — сказал старик, неловко поворачивая лошадь и направляя её к толпе верующих на краю оврага, — они наверно знают участь свою.

— Хорошо, хорошо… — передразнил его Семик, — а на нас Ярило-Солнце не рассердится, князь?

— Нет, — ответил тот, — я его уговорю, и кстати, где моя жертвенная корова? Тороп, иди и распорядись чтобы её привели сюда, настала пора принести её в жертву Яриле нашему, заступнику и вдохновителю.

Тороп нехотя поднялся и пошёл в сторону кривичей, расположившихся на отдых неподалеку. Там всем сейчас распоряжались Ломонос и Мышец. Они заставили всех кривичей, несмотря на бессонную ночь, счищать с лошадей лесной сор по примеру полтесков, чинить одежду и оружие. Старшие дружинники дремали, зато все отроки, кмети и гридни работали и за себя и за них.

— Хорошо бы Ярило за это на нас сердился потом, — сказал князь тяжело поднимаясь на ноги среди своих соратников.

Громадный, свиреполицый, он взялся за ворот своей расшитой рубахи, словно она его душила. Толстые пальцы двигались вместе с перстнями, наполовину скрытые бородой. Никто не удивился если бы князь сейчас разодрал до пупа рубаху и крикнул что-нибудь ужасное но угодное слуху свирепого Ярилы. Однако Стовов только снял с себя через голову льняную рубаху и остался ещё