Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Покойный поэт Иосиф Бродский, посвятивший одно из своих последних эссе памяти Спендера, с которым его связывала двадцатилетняя дружба, вспоминал такой их разговор:
Напрямую я беседовал со Стивеном о его творчестве, я боюсь, лишь однажды, когда был напечатан его роман «Храм». Признаюсь, что к тому времени романы перестали быть моим излюбленным чтением, и я не стал бы его обсуждать, если бы эта книга не была посвящена Герберту Листу — великому немецкому фотографу, в племянницу которого я когда-то был влюблен. Заметив посвящение, я прибежал к Стивену с книгой в зубах — я думаю, это произошло в Лондоне — и с триумфом провозгласил: «Вот видите, мы родня!». Он устало улыбнулся и сказал, что мир узок, а особенно Европа. (…) потом он спросил, понравилась ли мне книга. Я сказал ему, что всегда полагал, что в самом жанре автобиографического романа заложено противоречие, он скрывает больше, чем рассказывает — даже для пристрастного читателя. Во всяком случае, сказал я, с моей точки зрения, автор книги больше присутствует во второстепенных персонажах, чем в главном герое. Он ответил, что это связано с умственной атмосферой того времени вообще и с цензурой в частности, и что наверное ему следовало переписать всю вещь целиком.
«Храм» — это беллетристика, роман. Было бы глупо предъявлять Спендеру обвинения в неискренности. Однако жизнь писателя сложилась так, что ему не хотелось привлекать повышенного внимания к некоторым страницам своей биографии. Как поэт, Спендер достиг известности в 30-е годы, оставаясь однако в тени признанного гения своего поколения — Вистана Одена. Влияние Одена на англоязычную словесность можно сравнить с влиянием его друга Бродского на русскую: писать стихи по-английски как будто Одена не было — невозможно. После короткого периода «славы» в довоенной Англии, совпавшего с его членством в коммунистической партии, активной поддержкой испанских республиканцев и долгим романом с другим молодым коммунистом — Тони Хиндманом, Спендер прочно занял место среди нечитаемых поэтов. Он покаялся в коммунистических заблуждениях, перешел на литературно-административную деятельность (работая редактором двух журналов, сначала Encounter, а затем Index of Censorship). В 1941 году он женился на пианистке Наташе Литвин, с которой прожил до своей смерти в 1995, они вырастили двоих детей. Очаровательный и остроумный человек, Спендер дружил со многими великими людьми и вращался в самых изысканных литературно-светских кругах. Он достиг заветных вершин той респектабельности, от которой сбежал когда-то с Оденом и Ишервудом в Германию.
Не стоило бы обсуждать личную жизнь нашего автора, если бы не те обстоятельство, что, во-первых, она имеет прямое отношение к роману «Храм», и, во-вторых, в совсем недавние годы она вызвала бурные дебаты в англо-американской прессе. Спендер сам спровоцировал эти споры. Уже глубоким стариком он предпринял шаги с целью воспрепятствовать публикации биографической книги о себе (Хью Дэвид. «Стивен Спендер: портрет с фоном») и затеял судебный процесс, заставивший американского писателя Дэвида Левитта изъять из продажи уже напечатанный роман «Пока Англия спит», сюжет которого базируется на истории любовной связи Спендера с Тони Хиндманом. Герой романа Левитта и похож, и непохож на Спендера, каким он предстает в своей автобиографии и в «Храме». Он также нерешителен (кто-то скажет «непоследователен») в определении своих политических симпатий и эротических интересов. Однако если Спендер дает этой своей черте метафизическое объяснение, призванное не оставить сомнения в искренности его блужданий, то Левитт видит мотивы иного плана — стремление достичь светской респектабельности, одобрения консервативной полуаристократии, ну и, конечно, знаменитую «интериоризированную гомофобию».
В подобных спорах не бывает победителей. Или скажем так: побеждает тот, кто лучше пишет. «Храм» — очаровательная книга, информативная, смешная, стилистически изощренная. Конечно, тема политики и сексуальности в своем веймарском изводе принадлежит истории (да и относительно недавние споры о личности Спендера — тоже), а чему можно у истории научиться — это большой и нерешенный вопрос. Но все же, сама эта двуединая тема — неочевидная для российского читателя и необычайно важная в новейшей истории запада — заслуживает нашего осмысления и понимания.
Евгений Берштейн
