— Я тебя понял. Не мое дело. — Он прошелся по карточке пальцами. — Father of lies. Отец лжи.

— Отец лжи?

— Ложь. Неправда.

Фраза показалась мне знакомой, но по какой-то причине я не мог понять, что она означает. Может, и не хотел.

— Дьявол, — пояснил Шамус. — Отец лжи, Отец зла, Его сатанинское величество. Что случилось, Волшебник? Религия Святого Бартоломео тебе нынче наскучила, тебе нужен привкус серы, чтобы подхлестнуть душу?

— Это не моя карточка.

— Тогда чья?

— Медицинская сестра в Центральной окружной больнице посоветовала мне поехать в пустыню, разогнаться как следует и вышвырнуть эту карточку в окно, чтобы ветер унес ее куда-нибудь подальше.

— Для хорошего мальчика, который честно зарабатывает на жизнь, готовя всякую вкуснятину, у тебя странные знакомые. У них определенно сильно съехала крыша.

Он пододвинул карточку ко мне.

— Не оставляй здесь пованивающего серой Брайля.

— Это всего лишь пластиковая медитативная ерунда.

В его синих очках я видел свое двойное отражение.

— Я знал одного практикующего сатаниста. Он заявлял, что ненавидел свою мать, но должен был ее любить. Копы нашли ее отрезанную голову в его морозильнике, в герметично закрытом пластиковом мешке с розовыми лепестками.

Я взял медитативную карточку. На ощупь она показалась мне холодной.

— Спасибо за помощь, Шамус.

— Будь осторожен, Волшебник. Интересных друзей-оригиналов найти нелегко. Если ты вдруг умрешь, мне будет тебя недоставать.

Занялась красная заря. Солнце, словно меч палача, выскользнуло из-за темного горизонта.

Где-то в Пико Мундо человек, готовящий массовое убийство, тоже смотрел на этот восход, набивая патронами запасные магазины к своей штурмовой винтовке.

Я припарковался на подъездной дорожке и выключил двигатель. Ждать больше не мог: хотел узнать, убил ли киллер, укокошивший Робертсона, еще и Розалию Санчес. Однако прошло две или три минуты, прежде чем я, добрав недостающую храбрость, выбрался из кабины.

Ночные птицы уже замолчали. Вороны, проявляющие особую активность при первом свете дня, еще не появились.

Поднимаясь по ступеням крыльца, я увидел, что сетчатая дверь закрыта, а основная — нет. В кухне не горел свет.

Я всмотрелся сквозь сетчатую дверь. Розалия сидела за столом, обхватив пальцами кружку с кофе. Вроде бы живая.

Но визуальные формы обманчивы. Ее мертвое тело могло лежать в соседней комнате, а за столом мог сидеть не желающий покидать этот мир призрак, обхватывая руками кружку с кофе, которую Розалия оставила на столе, когда прошлым вечером пошла открывать дверь на стук киллера.

Я не улавливал запаха только что сваренного кофе.

И прежде, когда она ждала, чтобы я пришел и сказал, что вижу ее, в кухне всегда горел свет. Я ни разу не видел ее сидящей в темноте.

Розалия подняла голову и улыбнулась, когда я переступил порог.

Я смотрел на нее, боясь заговорить. А вдруг она — призрак, который не сможет ответить.

— Доброе утро, Одд Томас.

Дыхание шумно вырвалось из груди.

— Вы — живая.

— Разумеется, живая. Я знаю, что уже далеко не та молодая девушка, какой когда-то была, но, надеюсь, точно не мертвая.

— Я хотел сказать… видимая. Я вас вижу.

— Да, я знаю. Два полисмена уже сказали мне об этом, вот у меня и не было нужды ждать тебя этим утром.

— Два полисмена?

— Как это приятно, с самого раннего утра знать, что ты — видимая. Я выключила свет и решила насладиться восходом солнца. — Она подняла кружку. — Выпьешь яблочного сока, Одд Томас?

— Нет, благодарю, мэм. Вы говорите, два полисмена?

— Очень милые молодые люди.

— И когда они приходили?

— Минут сорок тому назад. Тревожились о тебе.

— Тревожились… почему?

— Они сказали, кто-то слышал выстрел в твоей квартире. Это нелепо, не так ли, Одд Томас? Я заверила их, что ничего не слышала.

Я не сомневался, что информация о выстреле поступила в полицию от анонимного источника, потому что позвонить мог только убийца Робертсона.

— Я спросила, в кого ты мог стрелять в своей квартире, — продолжила миссис Санчес. — Сказала им, что мышей у тебя нет. — Она подняла кружку, чтобы глотнуть яблочного сока. — У тебя нет мышей, не так ли?

— Нет, мэм.

— Они все равно захотели заглянуть в квартиру. Очень тревожились за тебя. Милые молодые люди. Вытерли ноги. Ничего не тронули.

— То есть вы показали им мою квартиру?

Она ответила после еще одного глотка сока.

— Ну, они же полисмены, тревожились из-за тебя. И сразу повеселели, увидев, что ты не прострелил себе ногу или что-то еще.

Мне оставалось только порадоваться, что я увез труп Робертсона, как только обнаружил его в квартире.

— Одд Томас, ты так и не зашел ко мне, чтобы взять пирожки, которые я тебе вчера испекла. С начинкой из шоколада и грецких орехов.

Тарелка с пирожками, прикрытая пластиковой крышкой, стояла на столе.

— Благодарю вас, мэм. Ваши пирожки — самые вкусные. — Я взял тарелку. — Хочу спросить… вы позволите мне взять ваш автомобиль?

— Но разве ты приехал не на нем?

Я покраснел сильнее, чем небо на горизонте.

— Да, мэм.

— Что ж, тогда ты его уже взял, — в голосе не слышалось и малой толики иронии. — Незачем просить дважды.

Я взял ключи с полочки у холодильника.

— Благодарю вас, миссис Санчес. Вы очень добры.

— Ты — милый мальчик, Одд Томас. Очень напоминаешь мне моего племянника Марко. В сентябре будет три года, как он стал невидимым.

Марко, как и остальные члены семьи, находился в одном из двух самолетов, которые врезались во Всемирный торговый центр.

— Я все думала, что он со дня на день вновь станет видимым, а прошло так много времени… Ты не станешь невидимым, Одд Томас?

В такие моменты мне ее очень жалко.

— Не стану, мэм.

Когда я наклонился и поцеловал ее в лоб, она обхватила меня за шею, посмотрела в глаза.

— Пообещай мне, что не станешь.

— Обещаю, мэм. Клянусь Богом.

Подъехав к дому, где жила Сторми, я не увидел, припаркованного автомобиля без опознавательных знаков, который принадлежал полиции Пико Мундо.