проявлять уважение к тому, кто позволил тебе родить. — папа опять не выдержал и схватил мужчину за грудки и начал выволакивать из беседки.

Охранники кинулись к нему. Матвей и Ден подключились к выпроваживанию. Опять начала завязываться потасовка. Руслан Валерьевич продолжал поливать грязью моих родителей, меня и даже моего сына:

— От отребья может родиться только такое же отребье.

На этих словах папа все таки достал до него еще раз и что-то сломал, потому что Руслан Валерьевич заскулил после его удара.

А я не выдержала и просто села на стул и закрыла уши руками и крепко зажмурила глаза. Мне стало дурно. К горлу подступила тошнота. Глаза хоть и были крепко закрыты, но перед ними плясали яркие искры. Шум в голове все нарастал. Мне хотелось просто разрыдаться в голос, потому что с пониманием начала приходить сильнейшая боль: за родителей, за себя и своего мальчика, за Макса. В груди сдавило с такой силой, что мне стало тяжело дышать. Я пыталась успокоиться, но у меня ничего не выходило. Вокруг все начали двигаться, напряжение не отпускало каждого.

Мне на плечо легла рука, а после меня прижали к себе к себе.

— Ты прости нас, дочь. — прошептал папа мне в макушку, прижимая меня ближе к себе.

И только сейчас меня и прорвало. Я расплакалась. Нет, не навзрыд, но слезы побежали ручьями по моим щекам и меня стало отпускать.

Праздник, конечно, был испорчен, но расходиться никто не спешил. Я подняла голову, мама сидела рядом и стеклянным взглядом смотрела в никуда. Папа тоже был весь в себе, хоть и продолжал гладить меня и успокаивать. Катя с Аней и Аленой ходили вокруг нас и попеременно развлекали Ярошу, чтобы дать возможность всем успокоиться.

Матвей с кем-то разговаривал по телефону, а Ден и Гриша пытались были во дворе, как я поняла, закрывали ворота, проверяли машины, поднимали мамины вазоны, которые уронила охрана, когда все бурно выходили со двора.

— Мам. — я позвала ее и только сейчас ее взгляд начал фокусироваться на мне. — Не нужно воспоминаний, ладно? Я не хочу знать того, что было когда-то. Мне это не нужно.

— Девочка моя. — прошептала мама и потянула меня к себе, тоже прижимая ближе, как и папа ранее.

Папа подсел ближе и обнял нас двоих. Я слышала как его сердце билось до этого и сейчас оно тоже продолжало стучать нервно, но меня он поддержал.

— Тебе и правда это не нужно дочь. Ты должна знать только то, что мы всех вас очень любим. И никакие слова или люди не смогут это изменить. — папа поцеловал нас по очереди в макушку. — Все что было в прошлом, пускай там и остается. Вы только простите мне мою несдержанность сегодня.

— Несдержанность?! — удивленно воскликнул Ден, который только вошел в беседку. — Да вашей выдержке можно позавидовать! Меня бы рвануло после первых же слов, а вы еще и диалог пытались наладить с ним.

— Хм. — хмыкнул папа, но больше ничего не добавил.

Спустя еще полчаса мы все перебрались в дом, решили все вместе разобрать подарки Яроши и это помогло. Столько смеха и радостных визгов не было давно слышно. А особенно когда раскрыли коробку в которой была машина на радиоуправление и Женька решил, что для Ярика она еще слишком, началось самое интересное. Наблюдать, как двое детей, с разницей в девять лет бегают друг за другом и пытаются отобрать понравившуюся игрушку, стало достаточно веселым зрелищем.

И вроде даже напряжение отпустило, которое не проходило еще часа три после отъезда Руслана Валерьевича, но осадок оставался. Горький такой, с привкусом стекла.

Глава 38

Макс…

Год. Прошел уже целый год со дня рождения моего сына. А я даже не могу поздравить его.

С отцом состояние войны начало только нарастать. С холодной и молчаливой она начала превращаться в минное поле, по которому каждый шаг предвещал взрыв, несмотря на то стоит тут мина или нет.

Первый взрыв прогремел, когда отец приехал к нам со Свиридовым, чтобы обвинить меня в неверности Настеньке. Я тогда долго выслушивал все их обвинения. По большей части это были обвинения именно Андрея Витальевича, но сути это не меняло. На меня лились маты и оскорбления, обвинения во всех грехах и угрозы. Отец только усмехался и молчал. Я тоже молчал и со скучающим видом слушал все.

А вот когда аргументы у Андрея Витальевича закончились, в разговор вступил я. Все так же молча полез в сейф доставая оттуда фото и отчеты о передвижении его драгоценной дочери. После открыл крышку ноутбука и включил запись одной из ее жарких встреч, с одним из их же охранников.

Оба мужчины сначала побледнели так, что слились со своими рубашками цветом, а после уже пошли еще большие обвинения.

— Ах ты щенок! — орали оба, причем пытаясь перекричать друг друга, как на петушиных боях, ей Богу. — Это что за монтаж? Ты вообще что себе думаешь? Я поверю что моя девочка, спит с каким-то отребьем.

— Какое у вас с моим отцом хорошее слово. — хмыкнул я, — Чуть что — сразу все отребье. А вот это все не монтаж! Хотите сейчас мы узнаем где находится ваша драгоценная доченька? — последнее слово уже выплюнул…

— Да как ты смеешь? — заорал уже мой отец.

— Так же как и ты. — беря себя в руки ответил ему. — Вы играете по своим правилам, а я играю по своим. И да, — обратился к тестю, — Я с вашей дочерью не спал ни разу за эти почти два года, а вы меня утверждали, что она была девственницей. Так вот теперь следует вопрос: вы только в том, что ваша дочь целка надули меня, или мне еще нужно копнуть, чтобы уже проверить все?

Теперь лицо Андрея Витальевича покрылось багровыми пятнами от злости, но сам он молчал.

— Ты зарываешься. — прорычал отец.

— О нет! Я соблюдал все условия. А вот ты их пытаешься каждый раз нарушить. Или ты думал я не знаю, что ты слушаешь весь мой дом? Или может ты думал, что я не вижу постоянную слежку за собой, причем от вас обоих? С волками жить… как говорится.

— Я тебя в порошок сотру, если ты посмеешь обидеть мою…

— Кого вашу? Дочь? Или может мою жену? — перебил тестя опять. — Я вашу Настеньку пальцем не трогал и трогать не собираюсь. А вот если вы, товарищи, решите опять мне условия ставить, вот это все, — постучал пальцем по столу