— Открыто… — поправив конец чалмы, ответил Олег.

— Мальчик сказывал, вы отдыхаете, уважаемый, — заглянул внутрь толстячок с отвисшими щеками и круглыми совиными глазами, в атласном, но изрядно засаленном халате.

— Собирался, — ответил Олег. — Но дела, дела. Я не хочу девиц, не хочу мальчиков, не хочу кальяна. Хочу кебаб из рыбы прямо сюда и спокойного сна до самого утра.

— Постой в моем караван-сарае стоит дирхем за два дня, уважаемый.

— Хорошо.

— Дирхем, уважаемый. Я, конечно, верю, но попросил бы задаток. Надобно покупать продукты, дрова… Расходы.

— Поторопи своих поваров. — Ведун достал серебряную монету и вручил ее расцветшему в улыбке толстяку.

— Вы уверены, что ничего больше не желаете, уважаемый? У нас портовый город, много чужаков, неожиданных угощений…

— Ничего, — отпустил его ведун, мыслями опять возвращаясь к владельцу ладьи. Этот, хоть и торговый человек, задатка не попросил, цены не назвал. Почему? Зачем ему понадобилось знать, невольник его гость или нет, какая ему разница? Он ведь с Ростова, а не из Ургенча…

Но чем дальше, тем меньше ему нравилось поведение купца. Когда до возвращения домой остается всего один шаг, легко отмахнуться от тревожного предчувствия и двинуться навстречу свободе. Но вот не ждет ли его за этим шагом остро отточенный кол? Невольница лет сорока принесла поднос с соусом, виноградом и рыбными шашлыками, в ожидании замерла, неуверенно поглаживая бедра.

— Всё, иди, иди, — махнул рукой Середин, а когда дверь захлопнулась, накинул крючок. Почесал затылок, вспоминая, как легко он сам открывал сей немудреный запор, ухмыльнулся, достал ремешок из кожи каменной ящерицы и связал оба колечка крючка. Теперь, чтобы войти, желающим придется рубить дверь. Хоть поспать получится спокойно.

На рассвете он рискнул: оставил в комнате караван-сарая оружие и все вещи, опоясавшись кушаком, налегке вышел через южные ворота, дошагал до угловой башенки и присел под ней на камушке, созерцая берег с причалами. Несмотря на ранний час, рыбаки уже выгружали свой улов, отмахиваясь от наглых чаек, несли живое серебро в высоких корзинах за спиной к морским воротам. К торговым причалам запряженные осликами возки еще только подъезжали. Стража…

Сглотнув, Олег вскочил на ноги: пятеро стражников — четыре копейщика и один мечник, — шли от торговых причалов к городской стене. Остановились, составив свои пики, уселись в кружок. Откуда здесь стража? Вчера ее не было! Да и зачем она на берегу? Платежи в казну все на воротах получают, за порядком следить ни к чему: в порту не буянят, а работают. А коли что и случится — в дела заезжих купцов вмешиваться никто не станет. Обидятся — останется город без торговых доходов. Ладьям что, они у любых причалов встать могут, полдня пути дальше, полдня пути ближе — и достанется тогда вся прибыль соседям. Так что явились сюда стражники по какой-то неожиданной необходимости. Да еще встали так, чтобы внимание не привлекать. Якобы совершенно случайно остановились, кости бараньи по пыли покатать.

«Спугнуть боятся, сволочи, — отступил за угол Середин. — Сдал меня купчишка, продал арабам. И что теперь? Идти к нему нельзя… Но если не пойду, сам в лапы не отдамся — так ведь облаву устроят. Раз про беглого невольника знают, будут настороже. Хотя зачем облаву? Достаточно страже на воротах приказ дать, чтобы на уши поглядывали у тех, кто концом чалмы их прикрывает… Вот, электрическая сила, и не денешься никуда. Рано или поздно, а ворот не минуешь. Хотя… Сегодня еще не ловят, ждут, что сам к причалу приду».

Олег сорвался с места, почти бегом домчался до южных ворот, потом быстрым шагом — до караван-сарая. Ради сдачи со своего дирхема хозяина ждать не стал: оба коврика — под мышку, сумку — через плечо, и ноги в руки — к северным воротам, дабы на южных не примелькаться. Забежав в улочку между теснящимися рыбацкими домиками, кинул коврики в пыль и сел сверху, переводя дух.

Пока ему повезло, не сцапали. Но что дальше? Искать другой портовый город? Если бы он знал, где они, эти портовые города, и вообще, куда какие дороги ведут. Опять же, пешком много не нагуляешься, а лошадь не купить — в селение он больше не ходок.

— Дяденька, дяденька, вы к кому пришли? — появился рядом босоногий малыш. Из одежды на нем была только длинная, до пят, холщовая рубаха, а лицо так вымазано в глине, словно он только что ел глину ртом из лужи.

— У тебя папа рыбак?

— Да… — Он развернулся и кинулся в огороженный невысокой глиняной стеной дворик, громко крича: — Мама, мама, к папе падишах пришел!

Из мазанки, прикрыв лицо краем черного платка, выглянула женщина. Олег, подобрав вещи, шагнул в покосившуюся калитку:

— Да будет богат этот дом весной и осенью, летом и зимой на долгие годы, почтеннейшая, — приложив руку к груди, поклонился ведун.

— И тебе долгих счастливых лет, уважаемый, — поздоровалась хозяйка.

— Я ищу лодку, чтобы доплыть до соседнего города. Мне срочно нужно в тот порт. У вас большое судно?

— Муж со старшим сыном управляются… Но они сейчас в море, только к вечеру вернутся.

— Ничего, до вечера я потерплю, — кивнул ведун. — Позволь только вещи оставить, а сам я пока у моря погуляю. У меня еще дело небольшое осталось.

Помучившись в сомнениях пару минут, женщина кивнула. Середин тут же с готовностью побросал через забор коврики, снял и кинул следом сапоги, вынул бурдюк и подаренный чародеем ремешок из сумки, также положил ее по ту сторону:

— Я вернусь до темноты, — пообещал он. — Пусть твой муж меня дождется.

Более или менее успокоившись, он отправился к морю. Присел, сполоснул руки в воде, покосился влево, на причалы. До них было километра полтора, люди казались крохотными мурашками, а кто из них моряк, кто стражник — и вовсе не разобрать. Ведун намотал ремешок на запястье, прошел вдоль берега, подобрал и сунул за пазуху два камушка размером с кулак, поддел ногой гниющие водоросли, собрав в небольшую кучу, подцепил черный изогнутый корень, мокрый, как утонувшая в кастрюле губка, кинул в воду. Коряга не утонула — закачалась на волнах.

— Ну, Белбог, на тебя моя надежда, — прошептал Середин, входя в прохладную воду. — Не мести ищу, но справедливости.

Он снял чалму, положил в нее один из камней, утопив напротив кучи с водорослями, а затем, толкая перед собой корягу, поплыл от берега. Бурдюк за пазухой прижался к животу — сейчас в нем было больше воздуха, нежели воды, и он успешно заменял небольшой поплавок, компенсируя тяжесть мокрой одежды и камня. Большего не требовалось — плавать ведун всё-таки умел.

До торговых причалов он добрался примерно к полудню — точно как договаривались. Перевернувшись на спину и выставив из воды только рот и нос, которые прикрывал корягой, Середин не спеша, чтобы не оставлять заметного следа, подплыл к ростовской ладье, отпустил корень, ухватился за весло, по нему забрался до борта и осторожно заглянул через край.