Компания у нас, будущих стоиков, тоже колоритная. Вот Грег — диджитал-менеджер чуть за тридцать из Нью-Йорка; вот Александр, жизнерадостный консультант из Германии; вот кучка студентов-старшекурсников, измученных, кажется, своим существованием, даже мыслью о существовании. Во время перерывов они мчатся на улицу курить — независимо от погоды. Есть тут и старички вроде меня, вскочившие в последний вагон поезда стоицизма.

Мы собираемся в круг — о универсальная геометрия философских тусовок и групповой терапии — и потягиваем кофе из одноразовых стаканчиков. Пухлый розовощекий человек призывает собрание к порядку. Роб Колтер — мужчина средних лет, у него внушительное брюшко, седая бородка и быстрые, пытливые глаза. Он смахивает на стареющего Санту-хипстера. Говоря о чем-то серьезном — а он делает это частенько, — он поглаживает бородку.

— Добро пожаловать, — говорит Роб ничего не выражающим голосом. — Если вы видели прогноз погоды, то уже поняли, что нас ждет испытание, которое мы должны стоически вынести.

На дворе конец мая, но прогноз погоды обещает снег. Много снега. Я беспокоюсь. Я одевался на весну, не на зиму, а после «Лагеря стоиков» у меня авиаперелет.

Роб столь же парадоксален, как и его любимая философия. Он читает древних греков и разбирается в летучей рыбе. Он ведет здоровый образ жизни, часто бывает на воздухе, но признается также, что подсел на «Панда-Экспресс» — это сеть китайских ресторанов. Он глубоко понимает философию, но и не боится признаться, что чего-то не знает. «Не знаю, — отвечает он на особенно каверзный вопрос. — Мне надо над этим подумать». Симпатичный мужик.

Несколько лет назад он заинтересовался стоицизмом. «И я подумал: итак, девиз стоиков — „жить в согласии с природой“, а ведь у нас тут вокруг природы хоть отбавляй!» Он поделился с коллегами-философами из университета идеей создать в Вайоминге «Лагерь стоиков», и те дали типично философский ответ: «Ты, конечно, спятил. Ничего у тебя не получится, но ты попробуй». Он попробовал. И вот мы здесь.

Роб рассказывает, как сам пришел к стоицизму. Это было в 1990-е. Он изучал философию в Чикаго, где «куча специалистов по Платону». Роб изучал Платона, а затем его ученика Аристотеля — не из интереса к их идеям, а потому, что их изучает любой серьезный студент-философ. «Это были, черт побери, настоящие философы», — говорит он, для убедительности ударяя кулаком по столу. Знал он, конечно, и других — Эпикура, киников, а также и стоиков, но это были не «настоящие» философы, как он тогда думал.

Разные философы привлекают разных людей в разное время. Бунтарский дух Торо близок подросткам. Пламенные афоризмы Ницше — молодежи. Упор на свободу, присущий экзистенциалистам, симпатичен людям среднего возраста. Стоицизм — философия зрелых людей. Тех, кто выдержал пару-тройку битв, пережил те или иные неудачи, познал потери. Это философия на случай жизненных трудностей, будь они большие или малые: болезней, страданий, отказов, мерзких начальников, сухости кожи, автомобильных пробок, долгов по кредитке, публичных унижений, опозданий поездов, смертей, наконец. Когда Диогена — «отца» стоиков — спросили, чему его научила философия, он ответил: «Быть готовым ко всякому повороту судьбы».

Стоицизм, нежданное дитя кораблекрушения, достиг совершеннолетия во времена, когда Древняя Греция переживала великие потрясения, и достиг расцвета в суровом мире Римской империи. Самых знаменитых его приверженцев то и дело высылали, казнили, увечили, подвергали осмеянию. Но, как доказывает нам пример Марка Аврелия — тоже стоика, эта философия была действительно популярна.

Из более поздних ее последователей можно назвать американских героев и президентов. Стоиков встречаешь на протяжении всей истории Америки: от отцов-основателей, в том числе Джорджа Вашингтона и Джона Адамса[160], до Франклина Рузвельта, который своей фразой «Единственное, чего стоит бояться, — это сам страх» выразил исключительно близкую стоикам мысль, и Билла Клинтона, который называет «Размышления» Марка великолепным образцом мудрости и своей любимой книгой.

«Мудрость» — одно из тех слов, которые известны всем, но никем не определены. Психологи десятилетиями бились над тем, чтобы сформулировать достойное определение. В 1980-х годах группа исследователей берлинского Института человеческого развития Общества Макса Планка решила наконец сделать это раз и навсегда. В рамках берлинского проекта «Мудрость» были выявлены пять критериев, определяющих это понятие: знание фактов, знание процессов, соблюдение жизненного контекста, релятивизм ценностей, работа с неопределенностью.

Последний критерий, мне кажется, особенно важен. Мы живем в эпоху алгоритмов и искусственного интеллекта, по умолчанию обещающих нам разобраться с неопределенностью, с неразберихой жизни. Но это им пока не удается. Жизнь теперь кажется еще менее предсказуемой и более суматошной, чем когда-либо ранее.

Здесь-то и «выстреливает» стоицизм. Основной посыл философии таков: меняй, что можешь изменить; прими, что не можешь. В наши бурные времена он весьма привлекателен. Стоицизм предлагает своего рода поручень, опираясь на который легче двигаться вперед. Я понял это, когда прочел Марка. Но я не сразу понял, насколько эта философия требовательна. И насколько она крута.

* * *

Стоицизм — философия трудных времен — возник в результате катастрофы. Примерно в 300 году до нашей эры финикийский купец по имени Зенон направлялся в порт Пирей близ Афин, когда его корабль перевернулся, а бесценный груз — пурпурный краситель — пошел ко дну. Сам Зенон это крушение пережил и в конце концов добрался до Афин, полностью потеряв все, что имел. Однажды ему попала в руки биография Сократа — к тому времени давно уже покойного.

— Где мне найти такого человека? — спросил Зенон у торговца книгами.

— Следуй вон за ним, — ответил тот, указывая на бедно одетого афинянина, как раз проходившего мимо.

То был киник по имени Кратет. Киники были хиппи древнего мира. Они обходились малым, ничем не владели, оспаривали авторитеты. Такое своеволие киников понравилось Зенону — до определенной степени. Им, размышлял он, недостает глубокой философии. И он основал собственную школу.

Зенон открыл лавку под Стоа Пойкиле — «Расписной стоей» (или «Расписным портиком»), длинной колоннадой, куда приходили покупать, продавать и просто разговаривать. Там, среди настенных росписей, изображавших реальные и выдуманные битвы, Зенон, яростно расхаживая взад-вперед, говорил и говорил. Поскольку проходили эти собрания под стоей, философы получили прозвище стоиков.

В отличие от эпикурейцев, укрывшихся за стеной своего сада, стоики выступали публично, перед купцами, жрецами, проститутками и всеми проходившими мимо. Для них философия была публичным действом. Они никогда не избегали политики.

К концу жизни Зенон шутил: «Вот каким счастливым плаванием обернулось для меня кораблекрушение»[161]. Именно это стало главной идеей стоицизма: в неудачах кроется возможность силы и роста. Как сказал римский сенатор и философ-стоик Сенека: «Дерево вырастает сильным и крепким лишь там, где его постоянно сотрясают порывы ветра; терзаемое бурей, оно становится тверже и прочнее вонзает корни в землю»[162].