«Приезжали на «ближнюю» дачу — там в дверях и воротах усиливаются запоры, — вспоминал Хрущев. — Появлялись всякие новые задвижки, затем чуть ли не сборно-разборные баррикады. Ну кто же может к Сталину зайти на дачу, когда там два забора, а между ними собаки бегают, проведена электрическая сигнализация и имеются прочие средства охраны?»

Колючая проволока, высокий двойной забор, между стенами забора деревянный настил, на котором дежурили часовые в специальной мягкой обуви. Мышь не могла проскочить мимо них. На внешнем обводе дачи, как на государственной границе, установили фотореле, которые срабатывали при любом движении. В основном реагировали на зайцев. Люди к даче не приближались. На внутренней территории дежурили настороженные офицеры управления охраны с собаками, срывавшимися с поводков.

«Главный дом, — рассказывал капитан Юрий Соловьев, — был соединен длинным переходом со служебным зданием, где размещалась кухня и жилые помещения — для коменданта дачи, дежурного офицера на пульте связи, двух прикрепленных, повара, подавальщиц, работников кухни, врача по диетическому питанию, подсобного рабочего, парикмахера».

Здесь же обитала и сержант госбезопасности Варвара Васильевна Истомина, которая с предвоенных времен служила на даче подавальщицей. Ей поручили приносить вождю еду и уносить грязную посуду. Ее образование ограничилось пятью классами школы и курсами подавальщиков физкультурного общества «Динамо». За многие годы вождь к ней привык. В июле 1952 года Истомина получила повышение — стала сестрой-хозяйкой главного дома ближней дачи.

С начала 1953 года Сталин уже мало чем интересовался, кроме дел МГБ. Хрущев рассказал, как они с Берией проходили мимо двери столовой сталинской дачи, и Лаврентий Павлович показал на стол, заваленный горою нераспечатанных красных пакетов. Это были документы особой важности, которые продолжали поступать умирающему Сталину. Видно было, что к ним никто не притрагивался.

— Вот тут, наверное, и твои пакеты лежат, — сказал Берия.

Уже после смерти Сталина Хрущев поинтересовался, как поступали с бумагами, ежедневно присылаемыми вождю. Начальник охраны признался:

— У нас был специальный человек, который вскрывал их, а потом мы отсылали содержимое обратно тем, кто присылал.

О том, что Сталин потерял интерес к происходящему и практически перестал работать, знали всего несколько человек. Остальные были уверены, что все идет по-прежнему.

27 февраля вождь приехал в Большой театр, где давали «Лебединое озеро». Приказал своему новому помощнику Малину соединить его с Маленковым, а тому велел на следующий день явиться на ближнюю дачу вместе с Берией, Булганиным и Хрущевым.

28 февраля в одиннадцать вечера гости прибыли. Когда подъезжали к деревянным воротам, офицер охраны приоткрывал дверцу машины, чтобы его можно было видеть, и называл фамилию — свою, а не члена президиума ЦК, которого сопровождал. Старший наряда охраны дачи выходил из калитки, чтобы взглянуть на пассажира. В ярком свете прожекторов лицо сидящего в машине было хорошо видно. Тем более, что офицеров, которые несли охрану ворот, о появлении гостей предупреждал дежурный.

Гости прошли в главный дом, а их лимузины отогнали к гаражу, рассчитанному на десять машин. Три бокса занимали авто сталинской охраны. Остальные предназначались для гостевых оперативных автомашин. Здесь же находились комнаты для сотрудников охраны, маленькая столовая, помещение для хранения оружия и сушилка для одежды.

Хозяин с гостями вместе поужинали.

«Пока гости ехали, в главном доме шла подготовка — сервировка предстоящего застолья, — рассказывал Юрий Соловьев. — Комендант дачи обычно был извещен о количестве ожидаемых гостей. Обслуживающему персоналу приходилось все переносить на подносах, преодолевая значительное расстояние от кухонной плиты в служебном доме по длинному переходу коридора в столовую. У многих из обслуживающего персонала появлялась профессиональная болезнь суставов рук от тяжести переносимого».

На столе расставляли приборы. Приносили коньяк, водку, сухие вина, пряности, травы, овощи, грибы. Хлеб пекли свой.

Капитан Соловьев:

«Обслуживающего персонала в зале во время обеда не было. Независимо от своего положения каждый из присутствующих на трапезе обслуживал себя сам. Обеденные первые блюда в больших фаянсовых судках располагались на отдельном столике, и здесь же, горкой, размещалась чистая посуда. Сталин первым наливал из судка в тарелку щи, суп или уху и с тарелкой шел к своему традиционному месту за столом. Позднее приносили второе, и каждый опять же самостоятельно выбирал блюдо. Чай наливали из большого кипящего самовара, стоявшего на отдельном столике. Чайник с заваркой подогревался на конфорке».

В ноябре 1951 года Сталин распорядился сменить министра внешней торговли Михаила Алексеевича Меньшикова. Его сын экономист Станислав Меньшиков уверял: «Отца наказали за так называемую банановую историю. Сталин был убежден, что бананы продлевают ему жизнь, и поэтому когда ему на стол положили подгнившие бананы, он возмутился и возложил вину на министра внешней торговли, хотя за обслуживание вождя непосредственно отвечала охрана».

В большой столовой стояли широкий полированный стол, рояль красного дерева, два дивана. На одном из них вождь и скончался 5 марта… Сталин любил музыкальные передачи по радио и слушал пластинки, которые привозили с завода грампластинок в Апрелевке. Выставлял оценку: «хор.», «снос.», «плох.» и «дрянь». Понравившиеся записи оставлял. У него был отечественный патефон с ручным заводом и большой автоматический проигрыватель, подаренный американцами в 1945 году.

В тот день Сталин находился в прекрасном расположении духа, выпил больше обычного. Гости разъехались после пяти утра. Хрущев вспоминал: «Когда мы вышли в вестибюль, Сталин, как обычно, вышел проводить нас. Он много шутил».

Вечеринка оказалась последней в жизни хозяина.

В обстоятельствах последних часов его жизни осталось много неясного. Но удалось установить, что Сталин в ту ночь не ложился спать. Когда его нашли, он был в одежде. И он не снял зубные протезы. Если бы он лег, обязательно бы их снял: всякий, кто носит зубные протезы, знает, почему это надо делать на ночь.

В десять утра сменились прикрепленные — так назывались офицеры личной охраны. Полковник Иван Васильевич Хрусталев сдал смену и отправился отдыхать. На дежурство заступили подполковник Михаил Гаврилович Старостин и подполковник Василий Михайлович Туков. Старостин служил в охране с 1937 года, Туков с 1935-го.

Сталин всегда вставал очень поздно. Он включал свет в комнате, и охрана знала, где он находится. Но в полдень он, как правило, уже поднимался. Когда Сталину что-то было нужно, вождь снимал трубку внутреннего телефона, и отзывался дежурный офицер. Он неотлучно находился у телефонного пульта, размещенного в одной из комнат служебного дома. Сюда же звонили из города.

А в тот день, 1 марта, офицеры напрасно ожидали какого-то сигнала. Вождь не звонил. Никого не вызывал. Ни о чем не просил. А сами в большой дом зайти не решались. Вождь запретил его беспокоить.