— «Все мои грехи распяты на кресте»… — продолжали петь мои экзальтированные носильщики.

— Но тебе придется за все это заплатить, — туманно улыбнулась Сара, сверкнув голубым пламенем глаз.

— В этот раз все будет по-другому, — шепнул я в ответ.

— «Господь страдал за нас, нес крест свой добровольно…» — пели они.

Сара выдернула руку.

— Ты все время крадешь у меня, — сказала она с саркастической усмешкой. — Одежду, косметику, теперь вот — имя. И всегда потом за это расплачиваешься. — Она показала пальцем в небо.

— «Он умер на кресте, омыв мои грехи».

Я распахнул глаза и увидел в небе стервятника, кружившего над нашими головами. Двуцветный узор его распахнутых крыльев. Увесистая капля ударила мне в лоб, обдав брызгами.

— Похоже, собирается грозовое облако, — услужливо заметил Лаймон, и под шумок снова дружески пожал мне ягодицу.

— Не время для песен! — прогудел где-то рядом знакомый голос, прерывая «Под распятием Иисуса» в тональности «ре бемоль». — И что это вы несете мою новую детку точно на пасхальном празднике в воскресной школе?

Ле Люп стоял в проеме своего амбара, Пух маячила у него за спиной, злорадно ухмыляясь.

Стелла потопала к Ле Люпу и принялась что-то втолковывать, то и дело тыча пальцем в мою сторону. Пух закатывала глаза и прыскала от смеха, Ле Люп щурился на меня своими крошечными глазками. Я отвечал невинным взором, делая большие глаза.

Когда у Сары заводился какой-нибудь постоянный ухажер, она заплетала на голове крысиные хвостики, как у маленькой девочки, и делала большие глаза перед зеркалом.

— Ничто не создает в мужчине такого страстного желания, как взгляд нетронутой девственницы, — говорила она, запихивая дармовые пакетики с кетчупом из «Короля Гамбургеров» себе в лифчик. — Тогда он чувствует себя не меньше чем богом и готов расшибиться для тебя в лепешку.

— Давайте-ка опустим на землю нашего ангелочка! — Ле Люп сделал жест, как будто останавливал автопоезд.

— Ее надо уложить в кровать! — вступилась за меня Петуния.

— А куда же еще? Туда и попадают все мои куколки. — Ле Люп развязно подмигнул, и Петуния затрясла головой, растерянно улыбаясь. — Внесите святое, заклинаю, — махнул он рукой, и все подчинились. Когда мы протискивались в дверной проем мимо Ле Люпа, он ухмылялся, плотоядно щурясь.

Пух фыркнула мне в спину — следом раздалась громкая затрещина и отчаянный вскрик. Оглянувшись, я увидел Пух, согнувшуюся пополам, она прижала ладони к лицу — а Ле Люп смотрел на все происходящее все с той же непостижимой улыбкой.

— Я вижу, ты уже все приготовил, — кивнула Стелла на сатиновые черно-белые, как шкура зебры, простыни, на которые меня опустили. — Ей этого не нужно…

— Я уже понял, — оборвал ее Ле Люп с улыбкой, но заметно изменившимся тоном.

Голографический плакат с папой Иоанном-Павлом Вторым на потолке снова подмигнул мне, на этот раз несколько игриво. Все столпились вокруг кровати и не спускали с меня глаз. Улыбнувшись, я сделал ручкой, как Пух накануне утром.

Последовал хлопок огромных ладоней, от которого все вздрогнули.

— Ладно, ребята, спасибо за кавалькаду.

Ле Люп снова хлопнул в ладоши, и все потянулись к дверям, продолжая гудеть под нос: «Мы не узрели тебя» в тональности «фа».

— Так, значит, святая, — произнес Ле Люп похоронным голосом. Он опустился на кровать рядом со мной: маленькие свинячьи глазки сверкали.

Я услышал, как Пух презрительно щелкнула языком. И даже не шелохнулся.

— Ладно, Пух, тебе уже пора на вечернее дежурство. Надеюсь, Джакалоп сегодня не оставит тебя.

— Ле Люп, ты же не веришь…

— Во что я не верю?

— Во всю эту белиберду, что она святая? — Пух предусмотрительно держалась на безопасном расстоянии.

Ле Люп поигрывал моими кудрями, словно кот с мышиным хвостиком.

— Разве это имеет значение? — оскалился он. — Шлюха или святая, какая разница? И та и другая приносят деньги. — Тут Ле Люп утробно рассмеялся.

Пух гневно прищурилась на меня. В ответ я опустил голову в подстав ленную ладонь Ле Люпа.

Я продолжал улыбаться в ответ на слова Пух, как Сара, когда какая-нибудь девка катила на нее бочку, выставляя перед собой «розочку» пивной бутылки, разбитой о край стола. Съежившись от ужаса, я, бывало, завороженно наблюдал, как Сара льнет при этом к своему кавалеру, и на лице ее, словно маска, отрешенная улыбка карминово-красного, пунцового рта. Я смотрел, забившись в угол под пыльные полоски света, как ее мужчина бросал банкой из-под пива в разъяренную девку, и кричал той убираться, а Сара после этого победоносно и с чувством превосходства проводила языком по губам.

— Уматывай, Пух, — спокойно сообщил ей Ле Люп.

Пух собиралась что-то сказать, но Ле Люп только сжал кулак, и она моментально захлопнула за собой дверь.

— Ну, а теперь, детка, займемся чудесами, — сказал он, мягко запуская мне лапу в волосы.

Дождя в эту ночь так и не случилось. Небо гремело, сверкало и в конечном счете выдавило лишь несколько крупных капель, не более. Чудо явно находилось в юрисдикции святой, одержавшей победу над чародейством черного змея. Пошептывались о том, что несколько пепельных деревьев вспыхнули от молнии, что могло означать происки черной змеи. Однако Стелла прямо заявила, что вокруг всегда полно еретически настроенных завистников, которые только и ждут случая распространить зловещие слухи.

Пух в эту ночь почти ничего не заработала. Все дальнобойщики валом посыпались смотреть на меня, лежащего на зебровых покрывалах. Они нашептывали молитвы, испрашивая для себя грузовик с обогреваемой гидрокроватью в спальнике, и еще о чем-то, выражавшемся пылающим зудом в паху, обходившимся им так дорого. Ле Люп зажег свечи и старательно жал дальнобойщикам руки, пока они не расщедривались в тарелку для пожертвований.

Бригады телевизионщиков и репортеров так и не появились в округе, но все ящерицы старательно намазывались косметикой и были наготове, чтобы предстать перед камерами во всеоружии.

Пух усиленно распускала слухи, будто Джакалоп дал ей третий глаз. Ле Люп молча засунул деньги, которые она принесла, в ботинок и выставил ее за дверь. Пух приволакивала к нему восхищенных клиентов, чтобы они могли засвидетельствовать ее сверхъестественные способности, но стоило любому из ее «Джонов» увидеть сияющий нимб над моей головой, как он тут же впадал в ступор. Старательно замаскированная Ле Люпом подсветка обеспечивала неровное, однако заметное сияние, вроде того, что было у лучезарного Джакалопа. Ле Люп объяснил, что этот маленький обман необходим для того, чтобы лишь подчеркнуть исходящую от меня натуральную ауру, которую плохо различают усталые шоферские глаза. Клиенты Пух были так возбуждены рассказами уже побывавших здесь коллег, что сразу брякались на колени. Большие чаевые, которые они приготовили Ле Люпу в признательность за таланты Пух, тут же перекочевывали на поднос с пожертвованиями, с прибавкой еще полсотни баксов и просьбой помолиться за них: чтобы им следовать невредимыми через весовые станции под бдительным оком инспектора. Пух приходилось напоминать им, зачем они сюда явились. Но на нее уже не обращали внимания и бормотали свои просьбы мне, новой святой дальнобойщиков. Наконец она в отчаянии набросилась на поднос, пытаясь забрать свой навар, и я едва успел предупреждающе крикнуть, увидев взметнувшийся кулак Ле Люпа. Пух оторвалась от денег, посмотрев на меня — в глазах ее пылала ярость. Но кулак уже настиг ее, прежде чем я успел что-то сказать.