Я не стал говорить ему, что Ле Люп обошел меня стороной. Я вообще по преимуществу помалкивал, за исключением настойчивых просьб о тюбике обувного клея или фляжечке самогона.

Целый месяц я провалялся в кровати, приходя в чувство. Жил в трейлере Глэда и питался лечебными супами-гурмэ, приготовленными Болли. Волосы у меня отросли и уже прикрывали уши — впервые за два года почти я почувствовал себя длинноволосым.

Пирожок и Пломбир приносили мне книги и развлекали анекдотами о своих недавних приключениях на стоянке. Но стоило мне спросить о Саре — и разговор искусно переводился на другую тему.

Наконец как-то ночью, ощутив себя достаточно окрепшим, я выскользнул через окно и пустился по направлению к мотелю старого Харли. Задержавшись перед дверью, я осмотрел многочисленные выбоины — следы от ударов: к старым ссадинам прибавилось несколько свежих. Я прижался ухом, надеясь услышать спящее дыхание. Каждая клеточка моего тела взывала к Сапре, говоря: «вот, я вернулся». Казалось, мы — два магнита, разделенные хрупкой преградой фанерного листа. Наконец я постучал и, не получив никакого ответа, нажал кнопку звонка.

Я услышал за дверью приглушенные голоса мужчины и женщины, позвонил еще раз, настойчивее, стал колотить кулаком, пока не распахнулся проем, и я пронесся мимо мужика в комнату. В нашу комнату И нырнул под одеяло, как делал всегда.

Я слышал рассерженный негодующий рев, но, не обращая внимания, зарывался все глубже в одеяла, прижимаясь как можно теснее к моей голой матери.

Я не воспринимал воплей этой женщины, а просто лежал, пока мужчина не выволок меня из постели и со всего маху шваркнул о стену. И когда на меня посыпались удары, я закричал ей, лежавшей в постели:

— Мама, мама, мама!

Очнувшись, я обнаружил, что лежу в тюремной камере на продавленном матрасе. Тело мое было точно мешок с костями — на нем не было живого места.

— Они не стали возбуждать дело, Глэд. Можешь его забрать.

Решетка распахнулась, и в камеру вошел Глэд, посмотрев на меня с тоской, прожигавшей насквозь.

— Она уехала, — наконец сообщил он.

— Знаю, — уставился я в облупленный потолок.

— Десять месяцев назад она распрощалась с Матушкой Шапиро. С тех пор никто о ней ничего не слышал.

Я кивнул.

— Они отправились в Калифорнию — это все, что мне известно.

— Она всегда хотела туда. — Я уперся взглядом в прямоугольную щель тюремного оконца с толстыми проржавевшими прутьями.

— Все в порядке, — потупившись, он смотрел на свои ботинки, — ты работаешь на меня. Ты теперь ящерица совсем другого класса.

Я кивнул. Странно, зачем солнцу понадобилось заглядывать в эту камеру — продираясь сквозь стекло и решетку?

— Можешь оставаться у меня, сколько пожелаешь.

Я кивнул. И протянул руки навстречу солнечным лучам.

— И вот еще. Норм нашел это в своем грузовике. Твоя косточка. — Он склонился и вложил ее мне в протянутую ладонь.

Я признательно мотнул головой.

— Проку от нее все равно никакого.

— Знаю, — сказал я, поднимая руку вверх.

— Ты теперь так похож на нее, — произнес он с усмешкой, но нам обоим было понятно: на самом деле это не пустой комплимент.

Я и внутри во многом такой же, — признался я. — Стараюсь быть. — И вытянул руку еще выше, с намотанным на пальцы шнурком, и смотрел, как играет свет на кончиках пальцев.