Хана описывала мать как «человека вспыльчивого», но решительного – если уж она решила, что дочь выживет, то так и будет. Долгие годы Хана надеялась, что ее отец пережил лагеря, и с надеждой всматривалась в лица всех высоких голубоглазых блондинов с усами, которых встречала на своем пути. Лишь в 20 лет она, наконец, приняла правду о его смерти.

Они с матерью поддерживали связь со своей защитницей Эдитой, которая приехала к ним из Вены, когда Хане исполнилось 19 лет. «Я никак не могла перестать ее обнимать!» – вспоминает Хана. В 1944 году Эдита в качестве мицвы – морального долга, пообещала Тибору, что позаботится о его беременной жене, когда они встретились в поезде. В свою очередь, она также надеялась выжить и однажды встретить мужчину своей жизни. Ее молитвы были услышаны, и после войны она вышла замуж за раввина. Хана вспоминает их встречу: «Ее муж был очень сдержанным, у них было двое детей. Эдита не прекращая говорила о мужестве моей матери».

Приска надеялась найти и другую Эдиту, которая сыграла важную роль в ее жизни, доктора Маутернову, которая помогала при родах на фрайбергской фабрике и позже сбежала с поезда. «Мы расстроились, узнав, что она умерла после войны. Я так и не смогла ее поблагодарить», – говорит Хана. Приска организовала встречу с женщинами, разделившими нелегкий опыт заточения, среди них были Чава Ливни и Магда. Хана должна была с ними познакомиться. Девочка встретила и мужа Магды, актера Грегора, который оформлял ее документы в Маутхаузене. «Выглядишь намного лучше», – сказал ей Грегор. Позже Хана познакомилась с человеком, который работал в редакции газеты вместе с ее отцом. «Ты – дочь Тибора?» – спросил он и начал плакать от нахлынувших теплых воспоминаний о друге.

В 1960 году, когда Хане исполнилось 15 лет, Приска отвезла ее в Горни-Бржизу, чтобы лично поблагодарить всех тех, кто помогал заключенным поезда. Господин Павличек к этому моменту умер, но о нем говорили с теплотой. Они возложили камни на общую могилу 38 заключенных того поезда, которых изначально погребли рядом с железной дорогой, а позже перезахоронили на городском кладбище. От горожан они узнали, что советские солдаты заставили пленных офицеров СС раскапывать могилы узников голыми руками и заново их хоронить. Мальчики Ярослов Ланг и Вацлав Степанек наблюдали за этим действом вместе с остальными жителями. «Нам было приятно это видеть. Это был акт возмездия. Немцы должны были заплатить за содеянное».

Тела перезахоронили с подобающей церемонией, на могиле установили памятник, изображавший умирающего узника, повисшего на колючей проволоке. Скульптором выступил известный чешский художник Матейю, издержки оплатил сам город. В 1949 году люди отправляли письма в муниципалитет с просьбой о вкладе и говорили в нем такими словами: «Мы не знаем их имен, не знаем национальностей, но они погибли под жестоким нацистским каблуком, чтобы мы могли жить».

Визит Приски и Ханы снимали, их фотографии по сей день висят в местном музее и на специальной доске памяти на вокзале, где жил и работал господин Павличек. Позже Приска писала в город, чтобы еще раз отблагодарить его жителей: «Как тогда, так и сейчас я твердо уверена, что без мужества жителей западной Богемии нам бы не удалось выжить. Мы от всего сердца благодарим Горни-Бржизу… за прекрасное время, что провели там. Мы не забываем упоминать о героизме, который проявили местные жители, пока мы находились в заключении».

Приска возила Хану в Маутхаузен на экскурсию, организованную антифашистским движением. Девушка болезненно восприняла это угнетающее зрелище, в особенности фотографии убитых в газовых камерах за день до прибытия ее матери в лагерь. «Я очень тяжело переживала увиденное, а маме, казалось, было вполне сносно. Она болтала с людьми, рассказывала свои истории». Хана смогла вернуться в это место лишь 40 лет спустя, Приска же больше туда не приезжала.

В 1965 году Приска написала письмо жителям Фрайберга, которые приглашали ее в качестве гостя, чтобы почтить память женщин местного трудового лагеря. С благодарностью принимая «теплое приглашение» на мемориальную церемонию, она писала им: «Хана была самым красивым ребенком на свете… круглая головка, светлые волосы, голубые глаза, и все это я собирала в образах детей Фрайберга, которые встречались на нашем ежедневном пути на работы». Она говорила, что между 20-летней девушкой из Фрайберга и ее дочерью будет мало отличий – «в моей жизни она ближайшая подруга, любимая дочь и смысл моей жизни». Они посетили фабрику, но не стали заходить к мрачному мемориалу на городском кладбище с пометкой концлагеря Фрайберг и короткой подписью «Жертвам фашизма».

Кроме тридцати небольших шрамов, оставшихся после операции, которую ей делали в детстве, у Ханы не было серьезных проблем со здоровьем. Из-за клопов, которые преследовали ее в первые недели жизни, у нее развилась аллергическая реакция на укусы насекомых, но основным последствием стало пожизненное «патологическое отвращение» к звукам выстрелов и крикам, которые, как она понимает теперь, она слышала еще находясь в утробе матери. «Когда кто-то грубо начинает со мной говорить, сразу хочется убежать и спрятаться. Ведь и родилась я, прикрывая кулачками уши!»

Хане исполнилось 23 года, она вышла замуж и забеременела. В 1968 году она чувствовала зарождающуюся жизнь внутри себя и с опаской смотрела на студенческие протесты «Пражской весны», когда начали свергать коммунистическое правление. В августе 1968 года, когда Чехословакию наводнили 500 000 солдат Варшавского пакта для свержения правящей партии, она решила навсегда покинуть свою страну. «Из-за пережитого в детстве, как только я увидела танки и услышала выстрелы, то поняла, что не смогу родить ребенка в таких условиях». Она уехала в Израиль, где в декабре родила первого сына, Томаса. В 1972 году она получила степень кандидата наук в области органической химии и 11 лет спустя эмигрировала в страну своих освободителей. Она вышла замуж второй раз (снова за еврея), обзавелась внуками, Джеком и Сашей. Сейчас она живет с третьим мужем, 24-летним терапевтом-нефрологом Марком, неевреем. В данный момент оба они работают в фармацевтической промышленности в Сан-Франциско (Калифорния).

Главным страхом Приски на всю жизнь стали холод и голод. «Она проверяла холодильник и кухонные шкафчики, спрашивая: “Нам точно хватит? А вдруг еда кончится?” К счастью, дома было слишком мало места, чтобы бесконечно набивать шкафы едой». Приска всегда любила поспать: ее кровать и постельные принадлежности стали главным увлечением.

В последние годы жизни Приска говорила: «Я прожила прекрасную жизнь с ребенком… которого родила в концлагере… Моя дочь – настоящее сокровище… Я благодарю Господа, что он подарил мне такого чудесного ребенка, и желаю каждой матери питать такую же любовь к своему чаду, какую испытываю я. Она прекрасная мать и дочь. Обожает своего сына и невероятно добра к людям». Не теряя оптимизма и продолжая думать только о хорошем, Приска добавляет: «Я выжила. Мы выбрались. Я вернула ребенка домой, и это самое главное».

«Моя мать всегда была целеустремленной и сильной. В словацком языке ее любимым словом всегда было “presadit”, которое означает “двигаться вперед, действовать”. На протяжении всей жизни в лагерях она старалась действовать, и основной задачей было выжить самой и подарить жизнь мне», – говорит Хана.