Я смотрю на часы: пятнадцать минут третьего. В голове у меня стучит от стресса. Мы делаем перикардэктомию уже сорок пять минут, а продвинулись только наполовину; мы даже еще не добрались до закупоренных артерий. Если не закончим до шести утра, станем легкой мишенью: кто угодно сможет зайти и застать нас на месте преступления.

Шаббар и его люди наблюдают за нами из угла операционной. Он не отрывает взгляда от доктора Джонс, глядя то на ее руки, то на глаза и обратно. Если он и отворачивается от нее, то только чтобы посмотреть на меня или на доктора Бёрке, который трясется в углу.

Доктор Бёрке явно в ужасе, он невидящим взглядом смотрит перед собой и нервно стучит ногой по полу. Я ловлю его взгляд и подмигиваю ему поверх маски, чтобы попытаться сказать ему, что все с нами будет в порядке, и он коротко улыбается в ответ и снова погружается в свой транс.

Конечно, это ложь – я понятия не имею, удастся ли нам из этого выпутаться. Даже если мы спасем этому человеку жизнь, мы все равно можем получить по пуле в лоб. Я представляю себе звук пистолетного выстрела, стук, с которым мое тело упадет на землю.

Вдохи мои становятся всё короче и короче.

«Не думай об этом, – одергиваю я себя. – Перестань паниковать – просто дыши».

Доктор Джонс нервничает, что неизбежно в ее ситуации. Обычно она работает легко и расслабленно, сегодня она напряжена, скованна, мышцы у нее одеревенели от страха и тревоги. Маска у нее едва шевелится – настолько короткие и частые у нее вдохи и выдохи.

– Марго, – говорит она, бросив на меня короткий взгляд. Я вздрагиваю. – Сосредоточься.

Щеки у меня краснеют, и я снова опускаю глаза к сердцу.

Я специально избегала некоторых участков перикарда, но теперь выхода нет, самые простые куски я уже сняла. Я фокусируюсь на зоне вокруг правого верхнего предсердия и наставляю пинцет.

«Медленнее», – напоминаю я себе, запоминая сердечный ритм пациента, и осторожно подцепляю участок перикарда пинцетом. Как только я начинаю его снимать, сердце делает удар вне ритма, выскакивает из моей хватки и рвет стенку правого предсердия. Мгновенно начинает хлестать темная кровь, заполняя грудную полость. Монитор, отслеживающий сердечный ритм, поднимает вой.

– Что ты сделала? – кричит на меня доктор Джонс.

– Я не виновата! Был удар вне ритма и…

– Перестань оправдываться и бери отсос, сейчас же!

Я кладу пинцет и беру в руки отсос, направив насадку на участок грудной полости, который заполняется кровью и не дает рассмотреть разрыв, а доктор Джонс берет в руки нить и иглодержатель. Как только она собирается вонзить иглу в стенку сердца, мы обе замираем, услышав тихий, но узнаваемый щелчок, с которым патрон опускается в ствол.

Я поднимаю глаза. Фахим стоит за доктором Джонс, его пистолет направлен ей прямо в затылок. Доктор Бёрке тихонько стонет. Я заглядываю доктору Джонс через плечо и вижу, что другой пистолет наставлен ему между глаз.

Еще один человек стоит за моей спиной.

– Если он умрет, вы тоже умрете, доктор Джонс, – говорит Фахим. – Вы все.

Желудок у меня подпрыгивает, глаза мгновенно наполняются слезами. Монитор пищит еще громче, взвизгивая у меня в ушах, заглушая все мысли.

Я не хочу умирать.

Я смотрю в раскрытые от ужаса глаза доктора Джонс, смотрю, как она пытается справиться со страхом, и чувствую, как у меня по щекам текут слезы. Фахим упирает ствол пистолета ей в затылок.

– Ну же!

Она начинает скулить, когда чувствует прикосновение, и зажмуривает глаза, шевеля губами и как будто думая вслух. Постепенно дыхание у нее выравнивается, и она перестает дрожать. Когда она открывает глаза, я вижу, какой сосредоточенный у нее взгляд.

– Бёрке, – произносит она. – Показатели.

Я слышу, как он подбирается за мониторами.

– Д-д-д-давление быстро падает.

– Вводите нитропруссид натрия и увеличьте дозы блокатора. Доведите давление до крайней точки и готовьтесь начать переливание или переводите на аппарат искусственного кровообращения, когда я скажу. И Марго, ради всего святого, отсос.

Я смотрю в грудную полость. Грудь пациента наполнилась кровью, она захлестывает сердце и пузырится из-за неровных ударов. Я засовываю насадку в озеро крови и отсасываю, а доктор Джонс вставляет иглу в стенку сердца и начинает зашивать надрыв, подстраиваясь под сердцебиение.

– Объем крови падает, – говорит доктор Бёрке.

– Начинайте переливание, – приказывает она. – Вливайте все, что у нас есть.

Ствол пистолета задевает мою голову, и от шока я начинаю рыдать.

Я не хочу умирать. Я не хочу, чтобы умер мой ребенок.

– Марго, – говорит мне доктор Джонс. – Посмотри на меня.

Я открываю глаза и моргаю, смахивая слезы и всхлипывая.

– Не думай о них, – говорит она. – Думай о пациенте. Я не могу сделать это без тебя. А теперь сосредоточься.

Я смаргиваю слезы, опускаю взгляд в грудную клетку и отсасываю кровь. Я плачу и моргаю, плачу и моргаю, сердце и грудная клетка размываются, потом снова становятся четкими. Я слышу, как доктор Джонс что-то говорит, но ее слова звучат издалека и как будто дребезжат.

– Объем крови низкий, но не падает, – слышу я ответ Бёрке, когда звуки становятся отчетливее. – Давление постепенно стабилизируется.

Излишек крови почти удален, надрыв зашит. Опасность отдаляется. Я вздыхаю под маской, чувствуя, как немного отступает напряжение в плечах.

А потом снова начинают выть мониторы.

– Фибрилляция предсердий, – произносит доктор Бёрке.

Я смотрю в грудную полость. Сердце не бьется нормально, время от времени оно начинает подрагивать, слишком слабое для того, чтобы качать кровь из одной полости в другую.

– Марго, электроды.

Я поворачиваюсь к дефибриллятору и смотрю прямо в дуло пистолета. Со слезами на глазах я тянусь к кнопкам, чувствуя, как к виску прижимается пистолет.

– Сосредоточься, Марго, – говорит доктор Джонс, перекрикивая шум. – Помни – надо думать только о пациенте.

Думать о пациенте, думать о пациенте…

Я повторяю за ней эти слова, включая машину, а пистолет тем временем все глубже врезается мне в голову. Я чувствую на бедрах что-то горячее. Я беру электроды и поворачиваюсь к пациенту, чуть не поскользнувшись, когда передаю их ей через стол.

– Включи на сто.

Я поворачиваю рычаг и жду сигнала. Электрический разряд пронзает сердце, но без ответа.

– На двести.

Я поворачиваю рычаг дальше и смотрю, как доктор Джонс вздрагивает от разряда всем телом и смотрит на монитор. Все смотрят на экран, наблюдая за линиями, надеясь увидеть, как меняется редкий ритм.