Я говорила, что нельзя идти на это вслепую.

46

Анна

Среда, 10 апреля 2019 года, 01:10

– Как давно у него такие ноги? – спрашиваю я.

Я пытаюсь произнести это как можно равнодушнее. Стоит мне продемонстрировать Фахиму слабость или даже малейший признак того, что я не знала чего-то заранее, и его недоверие ко мне резко возрастет. Я не могу позволить ему потерять веру в меня, по крайней мере не сейчас, когда я даже еще не разрезала пациента. Если я хочу беспрепятственно осуществить эту операцию, мне нужно, чтобы он был спокоен.

– Около четырех месяцев, – говорит он из угла операционной.

– У него был сухой кашель?

Я вижу, что Фахим вспоминает.

– Да, часто.

– А задыхается он обычно, когда лежит?

– Да… Почему вы задаете мне все эти вопросы?

– Просто рутинный анализ, – лгу я. – Не о чем беспокоиться. Марго, скальпель.

Я беру в руки скальпель, делаю первый надрез и готовлюсь иссекать вены для шунтирования.

Симптомы, которые подтвердил мистер Шаббар, означают, что у пациента не только закупорка коронарных артерий, но и сдавливающий перикардит: воспалилась околосердечная сумка. Вместо того чтобы защищать его сердце от повреждений, перикард выдавливает из него жизнь.

Единственный способ лечения – удалить перикард; господи, да это единственный способ провести операцию, ради которой мы, собственно, здесь. Но две этих процедуры должны проводиться совершенно разным способом. Чтобы шунтировать артерии, мне нужно перевести кровообращение на аппарат, а чтобы удалить перикард, сердце должно биться самостоятельно и поддерживать приток крови. Если перикард вызывает кровотечение, я должна узнать об этом прежде, чем начну его зашивать; аппарат не даст такой возможности. В случае с любым другим пациентом я бы провела шунтирование на работающем сердце, но с этим связано больше рисков, а у этого пациента слишком ослабленное сердце. Если подвергнуть его еще большему стрессу, велик шанс, что оно сдастся.

Я должна была тщательнее изучить вводные, когда познакомилась с пациентом. Я бы могла все это предположить раньше. Но я так стремилась вырваться.

Я иссекаю оставшиеся вены, про себя составляя план действий.

Пока не буду переводить пациента на аппарат, а сначала выполню перикардэктомию. И потом уже подключу аппарат искусственного кровообращения и сделаю шунтирование. Когда с шунтированием будет покончено, мы восстановим работу сердца и подождем, не начнется ли кровотечение после перикардэктомии. Если, конечно, у нас останется время, если не будет других сюрпризов.

После того как я зашиваю раны на ногах пациента, Марго забирает иссеченные вены, и я передвигаюсь к изголовью операционного стола, к груди.

– Доктор Бёрке, – говорю я, понимая, что Фахим прислушивается к каждому моему слову. – Мы пока не будем переводить на аппарат.

– Почему? – вмешивается Фахим. – Вы сказали, что можете это сделать…

– Могу. Но сначала мне нужно разобраться с другим обстоятельством, и для этого сердце должно биться самостоятельно.

– Что за другое обстоятельство? – говорит он, вставая в стойку.

– Опухшие ноги, сухой кашель, проблемы с дыханием ужесточаются в горизонтальном положении… это все симптомы сдавливающего перикардита. Околосердечная сумка, которая должна защищать сердце, стала толстой и твердой и не позволяет сердцу делать свою работу как следует. Это не проблема, это просто несколько меняет наши планы.

Я прошу у Марго скальпель и, обращаясь к мистеру Шаббару, говорю:

– Вам, наверное, стоит отвернуться.

Когда в руке у меня оказывается скальпель, ко мне возвращается ощущение контроля. Я медленно провожу скальпелем по коже, пока не расходятся плоть и мышцы и не показываются белые кости грудной клетки. Я передаю скальпель Марго, а она мне – осциллирующую пилу.

Фахим вздрагивает, когда я включаю пилу. Провожу пилой вверх и вниз по кости, пока давление не исчезает и не раскрывается грудная клетка. Все это время я думаю о том, насколько сильно повреждено внутри сердце. Я передаю пилу Марго и беру у нее ранорасширитель.

– Каковы риски той другой процедуры? – спрашивает Фахим.

Впервые у меня на операции присутствует родственник, и не могу сказать, что мне это нравится. Я вставляю железные зубы ранорасширителя в трещину в костях и одновременно начинаю говорить.

– Повышенный риск инфекции, возможно смещение сердца…

– Тогда вы не должны этого делать.

– Альтернатива этому – смерть пациента, – говорю я ровным тоном. – Вы хотите, чтобы я спасла ему жизнь?

Мистер Шаббар смотрит на меня с покрасневшими от гнева щеками.

– Конечно.

– Тогда позвольте мне делать свою работу. Вне этой комнаты вы можете относиться ко мне как вам угодно, но здесь во время операции руковожу я. Или пациент умрет. Это понятно?

Мы смотрим друг на друга через комнату. Из-за его испытующего взгляда у меня по спине пробегает щекочущая волна жара, но я выдерживаю его. Я чувствую, как доктор Бёрке ерзает от напряжения, как Марго задерживает дыхание. В конце концов он кивает. Я безмолвно выдыхаю под маской.

– Спасибо.

Я снова беру в руки ранорасширитель и раздвигаю грудную клетку, медленно обнажая орган, бьющийся внутри грудной полости. В обычной ситуации мы с Марго набросились бы на него с инструментами наперевес. Но вместо этого мы стоим по обе стороны операционного стола и молча смотрим внутрь, а потом обмениваемся короткими, полными ужаса взглядами.

Это, кажется, самый серьезный случай сдавливающего перикардита, который я когда-либо видела.

47

Марго

Среда, 10 апреля 2019 года, 02:10

– Медленнее, – приказывает доктор Джонс, кладя палец в перчатке на мой палец, который лежит на пинцете. – Даже если тебе кажется, что ты держишь аккуратно, – держи еще аккуратнее. Стенка сердца невероятно хрупкая.

Хрупкая – это еще мягко сказано. Перикард не просто сжимается вокруг сердца, он еще и отвердел, буквально приклеившись намертво к поверхности мышцы. Невозможно будет удалить его, не порвав сердце в клочки.

– Доктор Джонс, я стараюсь как можно аккуратнее, но…

– Никаких «но», – жестко отвечает она. – Делай, и все.

…Но это так сложно, когда сердце по-прежнему бьется.

Каждый раз, когда я снимаю полоску, мне приходится следовать ритму сердца, чтобы случайно не проткнуть его инструментом. Если я сниму перикард слишком быстро или слишком сильно потяну, то могу разорвать сердце. Но сердцебиение у пациента неровное из-за слишком большой нагрузки на него, и сложно предсказать ритм. Пациенту лет сорок, но сердце как будто принадлежит восьмидесятилетнему курильщику.