Я хочу, чтобы Менид встретил врага фронтальной контратакой, проведённой клиньями по пятьдесят всадников. Я тем временем приведу в порядок восемь сотен царских копейщиков и разорву атакующий строй боковым ударом.

Устремившись назад, к лёгкой коннице, я встречаю её командира Аристона, скачущего галопом из тыла.

— Ты что, хочешь пропустить это представление?

Мой тон позволяет ему понять, что я не сержусь, и он спешно докладывает о том, почему отлучился в тыл. Аттал с его пешими метателями дротиков отстал, и он, Аристон, поторопил его людей, чтобы они поспели за конницей. Нельзя было допустить, чтобы из-за них, из-за лучников или из-за «наёмников-ветеранов» Клеандра боевое построение растянулось.

Аристон удостаивается похвалы. Он мыслит, как военачальник.

Я говорю ему о том, что предстоит сделать Мениду и Арету.

— Скачи назад и прикрой пехоту. Вперёд выступай только в том случае, если увидишь, что нашей коннице приходится туго.

Мой собственный гонец скачет к Клеандру с распоряжением спешно направить вперёд три тысячи пехотинцев из числа «наёмников-ветеранов»; остающиеся тридцать семь сотен должны сохранять свои позиции, прикрывая фланг, и выйти вперёд лишь в том случае, если ситуация станет отчаянной.

Я разворачиваюсь и в сопровождении свиты мчусь назад, к копейщикам. При моём появлении звучат приветственные возгласы. Противник приблизился, до него всего семь стадиев, и теперь, когда лёгкая кавалерия оттянулась назад, он виден очень хорошо.

В нескольких словах я излагаю Арету свой план. Этому бесшабашному малому всего двадцать четыре года, и он не боится никого, даже меня. Месяц тому назад он получил взбучку за то, что, пустившись в погоню за одним командиром персидской кавалерии, которого нужно было взять живым для допроса, доставил мне его голову. Кто лучше него может справиться с нынешним заданием?

— Не перегори при первом наскоке, — наставляю я его и его командиров. — Туда и обратно. Держите строй, сохраняйте дистанцию. Когда проскачете мимо Менида, соберитесь.

Арет ухмыляется.

— Александр, если я привезу тебе голову ещё одного важного перса, ты опять устроишь мне выволочку?

Неприятель уже перешёл на лёгкий галоп.

— Постарайся остаться в живых. Ты мне ещё пригодишься.

Арет срывается с места. Копейщики стрелой летят вперёд.

Наши воины отрабатывали этот манёвр тысячу раз и сотню раз применяли его в бою. Происходит это следующим образом. Полусотни Менида мчатся навстречу атакующему противнику, лоб в лоб. Их цель, однако, не увязнуть в рукопашной схватке, а прорваться сквозь наступающие шеренги, нарушив, насколько возможно, вражеский строй, и галопом скакать дальше. Невозможно представить, чтобы конный отряд не бросился преследовать противника, устремившегося в бегство. И если этот противник (то есть мы, то есть Менид) побежит сломя голову (или притворится, будто бежит сломя голову), всадников неприятеля охватит охотничий азарт. Бактрийцы — это кочевники пустыни, и такие слова, как «строй», «дисциплина», «боевой порядок», для них пустой звук. Точно так же они относятся и ко всякого рода манёврам, обходам и охватам. Они всадники, но не кавалерия, воины, но не армия.

Смотри, что произойдёт сейчас...

Менид сталкивается с противником, прорывается и бросается наутёк. Половина кочевой конницы поворачивает и, покинув ряды атакующих, улюлюкающей стаей устремляется в погоню за ним. В этот момент копейщики Арета наносят по ним удар с фланга. Чтобы остановить кавалерийскую атаку, нет необходимости наносить потери, достаточно сбить наступательный порыв. Конная вражеская лавина, дезорганизованная перекрёстными ударами наших крыльев, теряет решительность. Враг видит наши отряды на своих флангах и в тылу. Он осаживает коней, и атака захлёбывается. Это делается непроизвольно: обученные войска справляются с подобным инстинктом благодаря выучке, дисциплине и умелому командованию, но у кочевых племён нет ни того, ни другого, ни третьего.

И тут из тыла устремляются в бой «наёмники-ветераны» Клеандра. Это не тяжёлая пехота, медлительная из-за веса щитов, шлемов и панцирей, а ловкие, вёрткие бойцы, сражающиеся без доспехов, но вооружённые копьями в семь локтей длиной, самым эффективным оружием против дезорганизованной и потерявшей наступательный импульс конницы. Эти бойцы сражаются не плотным строем, а россыпью, подвижными группами, именуемыми «облаками» и «шнурами». Противнику приходится не проламывать наш строй, а схватываться с нашими воинами по отдельности, что окончательно разрушает то подобие боевого порядка, которое ещё имелось у степняков. Конники теперь дерутся каждый сам за себя, а наши пехотинцы объединены в пары или тройки, что обеспечивает им преимущество. Они забрасывают врагов копьями и рассеиваются так, что бактрийцам некуда нанести ответный удар. В конце концов противник осознает, что атака провалилась, и поворачивает назад, чтобы перегруппироваться.

Я тоже не могу оставаться на месте. Мне следует вернуться к «друзьям».

Впоследствии Клеандр рассказывает мне, что его помощник Мирин вёл счёт атакам и контратакам, производившимся в тот день на этом крыле. Девятнадцать раз противник бросал свои отряды на наш корпус, и девятнадцать раз наши фланговые отбрасывали его назад. Что можно сказать о таких солдатах? На парадах они не производят особого впечатления, и девицы не удостаивают их особого внимания, отдавая предпочтение блистательным «друзьям» или напористым бойцам царских телохранителей. Но эту величайшую из побед сделали возможной именно они, «наёмники-ветераны» из Аркадии и Ахайи. Этих людей я знаю всю мою жизнь. Теламон на первых порах тоже служил в этом подразделении. При Гавгамелах самому молодому из них уже стукнуло сорок, а человек двести (я могу назвать их по именам) уже разменяли шестой десяток. Ни один молодой солдат и в подмётки не годится этим закалённым воякам. Трусов в их отряде нет: все, какие были, или погибли, или давным-давно разбежались. Кроме того, опытного солдата отличают выдержка и самообладание. Видавшим виды младшим командирам нет цены, а долго прослужившего сотника я предпочту тысячнику. А если говорить о быстроте и силе, то «старики», как ни странно, и в этом отношении не уступают молодым. Во время первой атаки того дня я увидел «облако» из тридцати ахейцев, устремившихся за кучкой бактрийских конников. Одно крыло встречает атаку противника в лоб, и, в то время как он вязнет в «облаке», другое огибает его и замыкает в полукольцо. Длинные копья ветеранов производили страшное опустошение. В считайные секунды из двадцати врагов осталось десять, а из десяти — пять.

Вторая волна, которую неприятель посылает на нас с фланга, это скифы — саки и массагеты, степные разбойники, чьё оружие — лук и боевой топор. Наши копейщики и пеонийцы встречным ударом прорубают проходы сквозь их ряды, и оба строя уподобляются пиле, зубья которой проникают сквозь шеренги противника. Прорвавшись, и те и другие перегруппировываются и снова прорываются одни сквозь других. Отступив за завесу подразделений прикрытия, и мы и враги перестраиваемся, уносим с поля убитых и раненых вместе с ещё годными в дело топорами, копьями и дротиками и снова сталкиваемся на вязких солончаках, скачка по которым выматывает лошадей и всадников, словно хождение по клею.