Такие подставы его величество прощать не собирался никому. Никогда. И вообще, те, кто такое прощают, заканчивают свой век намного раньше. Через отравление вилкой или удушение занавеской, как получится. Такого Иван ни себе, ни своей семье не хотел. Вот и вышло…

Создали подходящую ситуацию, спровоцировали…

Кажется, княжна Горская все поняла. Смотрела она так… словно на чудовище. Но какое это имеет значение?

Пусть думает что пожелает. Все равно молчать будет, если жить захочет. Хотя… шансы были.

Останься Васька жив, ей-ей, женил бы его на этой кукле и отправил за Урал. Пусть сидит и в столицу не лезет. Княжна б его удержала, она девка умная, сразу видно. Попадись ему такая лет сорок назад, хорошего б сына родила. И Ваське тоже…

Править он бы уже не стал…

Княжна бы не захотела?

Да куда б она делась? Покочевряжилась бы да и смирилась, все они, девки, так делают. Сначала ревут, потом за косу не выкинешь…

Его величество хватил еще стакан коньяка.

Опять не забрало, ну что ты будешь делать?

А ничего.

Посидеть еще десять минут и спать идти. Похороны завтра, много всего будет. А силы уж не те, что в молодости, совсем не те…

Сволочь он?

Себе можно признаться.

Да.

И сволочь, и мразь, и много других неприятных слов. Только вот и защитить Василия не получилось. Может, и можно было, а может… свой выбор Иван сделал. Хоть и любил сына. Но показать юртам свою слабость?

Оставить это своим детям?

Иван не готов был пойти на такое. Страшно, больно, тяжело, но решение его, и боль его, и ответ ему держать.

Когда-нибудь он посмотрит в глаза сыну Ивану и скажет, что не видел иного пути. Пусть сын его и осудит.

Иван Четырнадцатый допил коньяк и вышел из кабинета, не шатаясь.

Магия воды, что тут скажешь?

Магия…

* * *

Анастасия Матвеева сидела в маленькой келье и раскачивалась взад-вперед.

Вася мертв.

Вася – мертв.

Вася. Мертв.

Сколько ни повторяй, сколько ни говори…

Больно-больно-больно-больно-больно…

Она помнила, как шла по саду, шатаясь от горечи, как не видели дорогу ослепшие от слез глаза, как ее остановили и что-то спрашивали, а потом…

Он лежал такой спокойный…

Такой красивый…

Мертвый…

Вот дальше Настя ничего и не помнила. Кажется, она кричала. Пыталась упасть на тело любимого? Умереть?

В памяти была только чернота с зелеными всполохами – и лицо Васечки. Отстраненное, неживое, с удивленно вскинутыми бровями…

Слезы текли и текли, и Настя их даже не замечала.

Дверь кельи скрипнула.

Вошедшая посмотрела на девушку, но та даже головы не повернула.

– Матвеева…

Бесполезно.

– Анастасия…

Девушка молчала – и раскачивалась взад-вперед, словно заводная игрушка. Молчала и плакала…

Сердце у женщины дрогнуло.

Да, охранница. Но ведь человек же! И так не играют, так действительно горюют… Женщина махнула рукой, заперла изнутри дверь на засов – и присела рядом.

– Ты поплачь, поплачь, слезами горе вымывает…

Бесполезно.

Женщина размахнулась. И отвесила девчонке несколько оплеух. С левой руки, с правой, потом опять с левой… хлестко, звонко, жестоко.

Настя вскрикнула.

Боль физическая оказалась сильнее душевной – только на миг, а больше и не надо было.

Ее жестко встряхнули за плечи и рявкнули:

– НУ!!! ОРИ!!!

И Настю прорвало.

Из горла вырвался жуткий протяжный вой, тело выгнулось дугой, но это уже был не ступор. Это уже были слезы истерики, вполне здоровой, если так можно сказать. Крики горя, а не молчание безумия…

Женщина не стала ее утешать. Она молча ждала, пока Настя придет в себя, а потом протянула ей бокал с чем-то прозрачным.

– Залпом.

Настя послушно опрокинула в себя бесцветную жидкость, закашлялась…

– А… а!..

– Сейчас пройдет, подожди минутку.

И верно.

Водка обожгла желудок, раскаленной волной промчалась к мозгу, ударила что есть сил… затуманила, подействовала как мощное обезболивающее.

– Вот. Дышать можешь?

– Да…

– За что ты парня-то?

– Не я! – вскинулась Анастасия, которая только поняла, в чем ее обвиняют. – Я бы никогда… я же его люблю!

– А он – тебя?

– Тоже… он просто пока не понял… ой…

Женщина покачала головой. Но весь ее опыт буквально в голос кричал – не врет. Нет, не врет, так вообще не врут.

Она – не убивала.

А кто?

Неизвестно. Надо срочно сообщить Романову.

Женщина подождала, пока водка окончательно затуманит Настин мозг, уложила ее на топчан и даже пледом прикрыла. Да, это не входит в ее обязанности, но…

Жалко!

Горюет девчонка искренне, сразу видно. Она б на месте родителей, или мужа, кто там будет, за ней серьезно приглядывала. Как бы руки на себя не наложила.

Может, эта – может, дури хватит. И горя хватит.

Ладно. Об этом она тоже скажет Романову, а потом… что будет потом – ее не касается. Она свои обязанности знает.

Елена Петровна и вмешалась-то потому, что девчонка рехнуться могла к утру. Доложили по команде, что сидит, в одну точку смотрит, не пьет – не ест… даже караульный обеспокоился. Вот и пришла проверить.

Оказалось – правда. Рехнулась бы как пить дать. А сейчас…

Сейчас выспится, а завтра истерить будет. Ну и ладно. Не ей девчонке сопли вытирать, так что и заморачиваться нечего.

* * *

Василий Шуйский мрачно сгорбился над столом.

Хреново?

Не-ет, господа мои, это не то выражение. Это полный и эпический… да, именно конец. В похабном смысле слова.

Все пропало.

Столько лет интриг, столько сделанного и несделанного, столько…

Все пошло прахом.

Шуйских больше не будет, его объявили вне закона, и юрты… Сволочи!!! Завтра с утра похороны, потом Совет юртов, потом…

Потом для него уже ничего не будет. Ни-че-го.

А кто виноват? Ясное дело, эта гадина. Горская…