хрупка… Настолько хрупка, сэр, что одна-единственная циферка может подорвать ее всю?

Директор Клемонс не спеша перетасовал бумаги.

– Нет, сэр, циферка, как вы выражаетесь, подорвать ее не способна. Хотя признаю, что в данном конкретном случае мы и в самом деле стали жертвой всего лишь единственной ошибки в транскрипции.

– Я нахожу это… Да, сэр, мне трудно в это поверить, сэр. Мне трудно в это поверить. – Хмурясь пуще прежнего, заявил Мейсон, и мне вдруг даже представилось, что на голове у него – один из тех нелепых париков, какие и сейчас вроде бы носят судьи в Англии. Вообще же, по-моему, возьмись Марк Твен описывать идиота, то идеальнейшим прототипом для него и послужил бы этот самый сенатор Мейсон. – Мне очень трудно в это поверить.

Сенатор Уоргин, являвший собой одно из немногих светлых пятен в комитете, откашлявшись, предложил:

– Может, все же позволим представителям МАК разъяснить нам их мудреные уравнения.

Сердце у меня в груди неистово сжалось, а к позвоночнику будто подключили провод под высоким напряжением, и через все мое тело пошел нестерпимо болезненный ток.

Был мой выход, и именно ради подобного случая я здесь и находилась.

Я попыталась глубоко вдохнуть, но вдох мне не дался. Я попробовала еще раз. Результат оказался столь же никчемным, и я принялась вытирать мгновенно вспотевшие ладони о юбку.

Тут поднялся Натаниэль.

– Позвольте мне дать вам все необходимые разъяснения.

Я подняла взгляд от полированной поверхности стола перед собой, Натаниэль же отошел в сторону, и взгляды всех в зале, оторвавшись наконец-то от меня, последовали за ним.

Он не… Ему не следовало поступать так. Я бы выкрутилась. Уж как-нибудь. Ведь готовила же я себя загодя к возможности выступления перед членами комиссии.

Я утерла со лба пот и принялась наблюдать, как муж мой пункт за пунктом разъясняет произошедшее. Рассказал он, как получилось, что работник, ответственный за перенос наших рукописных формул на перфокарты, пропустил точку над переменной[23], что в общем-то было вполне легко объяснимо. В результате переменная вместо второй производной от координат объекта во времени стала первой производной. Поинтересовался, следует ли ему растолковать физический смысл той злополучной точки над переменной. Предложил собравшимся ознакомиться с формулой в общем виде, поскольку, несомненно, для понимания частности совершенно необходимо понимание целого. И так далее, и так далее…

Я должна была бы быть тем, кто все произошедшее сенаторам и объяснит. Натаниэль сторицей выполнял мою миссию, и сделал он это лишь потому, что, взглянув на меня – потную, трясущуюся, – увидел во мне только досадную помеху нашему общему делу. Прижав руки к юбке, я склонила голову и принялась терпеливо ждать.

Наконец он сел, и на вопрос о непосредственных обязанностях руководившего запуском должностного лица отвечать в свою очередь взялся директор Клемонс.

Я наклонилась к мужу.

– Завтра тебе следует вместо меня привести с собой Хелен. Ведь именно она и написала бо́льшую часть той злополучной программы.

Торопливо разбирая на столе свои бумаги, он бросил:

– Хелен – китаянка.

– Она – родом из Тайваня.

– Да сенаторам это без разницы, а такие, как Мейсон, разобрать ее акцент не сумеют, да и не пожелают. – Он положил руку мне на колено. – Мне нужно… – Но тут он отвернулся от меня и принялся отвечать на вопрос Мейсона: – Да, сэр. Все наши ракеты оснащены устройством самоуничтожения на случай неисправности.

– Так подобное случается частенько, сэр? Выходит, катастрофы вами заранее запланированы?

– Мы были бы безответственными, если бы у нас не было планов на случай непредвиденных обстоятельств, пусть даже только теоретических, – елейным голосом сообщил Клемонс. – Сэр.

Далее вплоть до самого конца утренней сессии разбирательства я оставалась всего лишь наблюдателем, а к концу оного в зале появилась жена сенатора Уоргина, Николь, и когда наконец был объявлен перерыв на обед, ее лимонно-желтое платье оказалось единственным желанным ярким пятном на фоне гранита и нержавеющей стали зала слушаний.

– Ты неважно выглядишь, – заявила она мне и тут же крутанулась к Натаниэлю, и юбка ее, не поспевая за телом, взвилась у ее колен веером. – Да вы оба выглядите не приведи Господь. Без обид, но вам обоим нужно поскорее выбраться из этой могилы. Присоединитесь ко мне за обедом?

Натаниэль встал, потягиваясь.

– Спасибо, миссис Уоргин, но мне до начала следующего раунда необходимо кое-что обсудить с директором Клемонсом.

– Мы обойдемся принесенными с собой бутербродами. – Клемонс поднялся со стула. – Однако спасибо за любезное предложение.

– Ну, по крайней мере, украсть у вас Элму вы мне позволите?

Я покачала головой:

– Мне тоже, к сожалению, нужно остаться.

Натаниэль взял меня за плечи и, отвернув от себя, распорядился:

– Ступай. Кстати, и мне кусок пирога принесешь.

Николь переплела свою руку с моей и почти нараспев сказала:

– Кусок пирога? Звучит весьма разумно, а там, куда мы отправимся, пирог выпекают, уверяю уж вас, наивкуснейший.

Она почти силком вытащила меня из зала в коридор – единственное, похоже, место во всем здании Конгресса, где благодаря устланным по полу толстенным синим коврам камень и четкие прямые углы стен и потолка, обозначенные полосками стали, не довлели над человеком, коридор же тот сейчас заполняли спешащие помощники и секретари сенаторов.

– Слишком удаляться нам не стоит, – предостерегла подругу я, постоянно моргая, поскольку вдруг оказалась не в силах сфокусировать на чем-либо свой собственный взгляд. – Мне совершенно необходимо вернуться до начала следующего тура слушаний.

– Да не дергайся ты понапрасну. Мы, несомненно, вернемся вовремя.

– Откуда тебе это известно?

– Видишь ли, я случайно знаю одного сенатора, имя которого называть, естественно, не стану, так он всегда обедает не менее двух часов, так что, уж поверь мне, свободного времени у нас предостаточно. Уж точно наговоримся всласть, тем паче что нам есть что обсудить.

* * *

Ресторан, в который меня привела Николь, был великолепен – высокие потолки, хрустальные люстры, зеркала и позолота повсюду. Очевидно, что столь же великолепным он был и до Метеорита, и, оказавшись сейчас в нем, я будто попала в любовный роман эпохи Регентства. То есть почувствовала себя здесь безнадежно не на своем месте, поскольку для слушаний ограничила свой гардероб темными юбками-карандашами, а сегодня на мне была именно такая – темно-синяя, да еще и простая белая блузка – я таким образом намеревалась максимально слиться с морем мужчин в деловых костюмах. Очевидно, что цветочный шарф на шее Николь значительно лучше подходил к месту нашей трапезы, чем мое теперешнее, донельзя строгое, офисное одеяние.

Рядом будто из ниоткуда беззвучно возник официант.

– Два мартини, – заказала Николь. – Двойных.