– Тетя Элма! – Томми, никогда застенчивостью не страдавший, первым бросился ко мне и силой своих объятий даже слегка отбросил меня назад. – Ты все ж прилетела! А в нашем новом доме есть отличное место, откуда здорово запускать планеры. И я смастерил действительно классный такой, и даже не из набора.

Гершель качнулся на своих костылях вперед.

– Полегче, тигр. Давай отвезем тетю Элму домой, а уж потом ты спланируешь весь ее дальнейший распорядок.

Отпустив племянника, я поманила к себе Рейчел.

– Можно мне тебя обнять?

Она кивнула и с готовностью приняла мои объятия, мне же при этом пришлось пригнуться, но не так низко, как в прошлый раз, когда я ее видела.

Дорис положила руку на плечо дочери.

– Расскажи ей о своем клубе, Рейчел.

Та, обратив на меня широко раскрытые глаза, с придыханием сообщила:

– Мы основали клуб женщин-астронавтов. Первыми во всем штате!

– Замечательно, милая. Вы – молодцы. – Мой желудок скрутило, когда стала ясна причина, по которой она внезапно застеснялась меня. Ведь я больше не была просто ее тетей. Я была Кем-То. Была приходящей на зов Леди-Астронавтом. – Может быть, я смогу посетить ваш клуб, как считаешь?

Рейчел кивнула, и глаза ее стали больше и ярче, а затем она повернулась к матери, сжав руки вместе, будто заполучила вожделенный приз.

Чего я ожидала? Я не видела ее три года, и теперь я…

Кто?

Теперь я помимо своей воли – Леди-Астронавт. Будь я настоящим астронавтом, то возражать против того, что люди меня так называют, пожалуй бы, не стала, но сейчас прилипшее ко мне прозвище вызывало во мне лишь раздражение и досаду.

Я выпрямилась. Наконец путь к объятиям брата стал свободен. Он переложил костыль из правой руки и оперся левой сразу на оба, а я обхватила его обеими руками. Несмотря на то что на его гавайской рубашке был нарисован гибискус, пахла она лавандой.

– Вот же раз! Да, я, оказывается, и впрямь соскучилась по тебе.

– А ты похудела. – Он, прищурив глаза за очками, слегка отстранился. – Надеюсь, еще поговорим.

– Разумеется, поговорим.

Я отпустила брата и повернулась к невестке. Та, издав характерный только для нее звонкий, восходящий тоном смешок, сообщила:

– А я планирую по самое нельзя загрузить тебя работой. Гершель тебя о таких моих намерениях, надеюсь, предупреждал?

– Именно ради работы я сюда и прибыла пораньше. Только ради помощи вам, признаюсь, отпуск и взяла.

* * *

Я помню бар-мицву Гершеля. Он – на семь лет меня старше, и то празднество явилось одним из немногих ярких воспоминаний моего раннего детства, которые накрепко застряли у меня в мозгу. Или, по крайней мере, его части. Помню, как я вставала на цыпочки, силясь углядеть его поверх скамьи; помню, как он спотыкался чуть ли не через каждое слово, выполняя почетную роль мафтира[21]. Помню также, как чуть позже, полная в свои шесть лет веры в собственную непогрешимость, я заявила, что на своей бар-мицве уж нипочем подобной оплошности не совершу. Брат надо мной не смеялся, как посмеялись бы на его месте, пожалуй, все без исключения мальчики его возраста. Он сел и похлопал по дивану рядом с собой. Я опустилась рядом, а он мне объяснил, что девушкам бар-мицву устраивать не разрешается.

Сейчас обычаи, конечно, значительно изменились к лучшему, но в 1934 году мир был именно таковым.

Помню, я тут же разревелась, и он обнял меня.

Тогда-то я и поняла, что значит старший брат. Кроме того, в первый раз осознала, что значит быть девушкой.

* * *

Сидели мы на скамьях. Шла бар-мицва Томми. Я хотела посадить Рейчел к себе на колени и сказать ей, что она может делать все, что соблаговолит, но не стала, поскольку вовремя осознала, что слова мои явятся ложью.

Племянником я несказанно гордилась.

В течение предшествующей недели он снова и снова практиковался в иврите. Очевидно, услышал от Гершеля историю о том, как тот на свою бар-мицву произносил мафтир с запинками. Томми допустить подобного не желал.

Он заявлял это, поднимаясь бегом по лестнице. Он говорил это, вынося мусор. Он повторял то же самое, когда вместе со мной парил на планере над холмами и обозревал безбрежный океан чуть ниже и прямо по курсу перед собой.

Когда его вызвали на биму[22], он выглядел щеголеватым молодым человеком в цивильном костюме с галстуком-бабочкой и аккуратно отглаженной молитвенной шалью, накинутой на плечи. Гершель, грохоча своими костылями и громко топая каблуками парадных туфель, ввалился в проход и последовал за Томми.

Рядом со мной Дорис тихонько всхлипнула и прижала платок к глазам.

Гершель без дрожи в голосе произнес:

– Благословен будь Тот, кто освободил меня теперь от ответственности за него.

Слава богу, в руке моей уже был носовой платок, хотя очевидно было, что к концу службы понадобится новый, поскольку первый промокнет насквозь.

Тут Томми расправил плечи и продекламировал:

– Ло марбечем микол ха’амим чашак Хашем ба’чем, вайичбар ба’чем ки атем хахмат микол ха’амим…

И не было в голосе его неуверенности. Не было и малейших признаков страха. А услышан нами был лишь чистый, молодой голос, достигающий Небес и ушей Бога.

«…Не потому, что вы самый многочисленный из народов, ГОСПОДЬ положил на вас Свое сердце и избрал вас – действительно, вы самый малый из народов…»

Мне сразу же понадобился еще один носовой платок, который, к счастью, при мне уже имелся.

* * *

Вечеринка семейству моего брата, должно быть, обошлась в целое состояние. Мы с Гершелем сидели за столиком под навесом рядом с арендованным банкетным залом, Дорис на противоположном конце зала разговаривала с одной из своих многочисленных кузин, а посреди танцпола беззаботно кружился со стайкой своих друзей и подруг Томми в белоснежной тройке.

Он, да и все вокруг него выглядели совершенно счастливыми и были, разумеется, иным на зависть, беззаботны и молоды.

Да только какой мир они унаследуют?

Гершель спросил меня:

– Что так тяжко вздыхаешь?

Я махнула рукой, другой же поднесла к губам свой бокал с шампанским. Не спеша отхлебнула и ответила ему:

– О Судном Дне размышляю.

– А, понятно… Тоже смотришь на детей и строишь прогнозы погоды на сорок лет вперед? – Он кивнул и, подняв свой бокал, произнес тост: – За долгое лето.

– За космос. – Я чокнулась с ним и снова отхлебнула из своего бокала. Затем спросила: – Как думаешь, в памяти у них останется то, как выглядят звезды?

Он покачал головой:

– Вряд ли. Рейчел их вообще