О капитанской службе, да и вообще о взрослой жизни Григория Булатова автору известно мало. Оно и понятно — автор ставил задачу рассказать о первом плавании туренского мальчика Гриши и о том, как тот нашел в заморских краях названого братишку. А дальше — уже другая жизнь, другие сюжеты. Совсем другие «картинки для волшебного фонаря». Их немного…

Известно, например, что, принимая под свое начало новый пароход (скажем, «Ермакъ» или «Тобольскъ»), капитан Булатов обязательно стремился украсить его салон и свою каюту деревянной резьбой известного мастера Григорьева. Говорил, что эти узоры помогают ему еще больше чувствовать себя дома, в каких бы широтах ни оказался. А Павел Кондратьевич Григорьев (фамилия — от Гриши, отчество — от крестного) резал наличники, двери и карнизы для городских домов, иконостасы для храмов, рамы для картин местных художников (кстати, весьма даровитых). Постепенно становился во главе хозяйства стареющего Кондрата Алексеевича и учил мастерству двух своих сыновей, внуков славного мастера.

Вспоминал ли он детство на дальнем острове Гваделупа, Гавану и плавание через Атлантику? Похоже, что вспоминал. Иначе — откуда его причудливые узоры? А кроме того, известно, что иногда он рассказывал подрастающим детишкам сказку про злого колдуна Матубу, которого он вместе с храбрым мальчиком Гришей и такой же храброй девочкой Соней сумели одолеть и навеки прогнать из нынешней жизни…

Сыновья стали мастерами-резчиками, как и Павел Кондратьевич…

У капитана Булатова были две дочери и сын. Про них, однако, почти ничего не известно. Есть сведения, что сын вроде бы участвовал в Гражданской войне, но за красных воевал или за белых, мы не знаем. Можно только уверенно сказать, что воевал честно, потому что был похож на отца. Так утверждала его сестра, младшая дочь капитана, дожившая до глубокой старости. Она же говорила, что и внук капитана Булатова, северный летчик, был похож на деда…

Эта дочь Григория Васильевича в тридцатых годах двадцатого века пыталась делать записки об отце и о других Булатовых. Но потом она сожгла все бумаги, потому что в любой день (точнее, в любую ночь) могли явиться в дом люди в синих фуражках, изъять документы. А всякая строчка в таких записках могла быть истолкована так, будто твоя родня и ты сама — «враги народа»…

Потому и оказалось, что о капитане Булатове мы знаем так мало.

Однако известен один эпизод — похожий на последнюю картинку волшебного фонаря. Эпизод — во многом тоже неясный, с размытыми подробностями (как на стекле старинного диапозитива), но все же позволяющий как-то выстроить финал этой истории.

Лето девятнадцатого года на сибирских реках было пороховым. Война шла нешуточная. Колчаковские войска постепенно отступали под растущим напором красных. Еще недавно казалось, что победа белого движения несомненна, а тут вдруг все начало рушиться. В этой военной неразберихе, в частой смене властей, в кровавой каше на железнодорожных путях, в селах, на реках страдал, как всегда, больше других мирный народ…

Воевали и пароходы. Переходили из рук в руки — от красных к белым и обратно. Об этих корабельных баталиях можно было бы написать книги, не менее увлекательные и суровые, чем про сражения под Гангутом или на Черном море.

Кое-что и написано, а еще больше историй ждет своих авторов, которые разберутся в хитросплетениях событий и документов. У нас же — лишь одна история. Письменных свидетельств о ней не найдено, известна она лишь со слов старой дочери капитана, Ольги Григорьевны Русаковой.

В девятнадцатом году Григорий Васильевич жил с Ольгой Григорьевной в Омске. Шел ему семьдесят седьмой год. Он давно уже не ходил по рекам, но выглядел еще крепким стариком, хотя суматошная жизнь последних лет и постоянная тревога за сына изрядно издергали заслуженного капитана.

Летом того года колчаковцы отбили у красных два парохода — «Иртышъ» и «Ермаковецъ». И решили перегнать их по Иртышу в Тобольск, где вроде бы формировалась белая флотилия. По дороге экипажи взбунтовались, перешли на сторону красных, было там немало стрельбы… На «Иртыше» плыл в Тобольск Григорий Васильевич. Ему нужно было добраться до другой дочери, Елены, которая как раз жила в ту пору в Тобольске. Какие дела у него были с Еленой, что его тревожило, что заставило старика пуститься в этот нелегкий путь — неизвестно. Известно только, что Елену в Тобольске он не застал. Она — неизвестно с кем и неизвестно каким путем — отправилась в Ирбит, к родственникам погибшего в пятнадцатом году мужа. Так сообщили Булатову соседи. Пока Григорий Васильевич гадал, что делать дальше, под Тобольском на пароходах произошла очередная заваруха. В результате ее один капитан, кажется, на старом пароходе «Охотникъ», объявил себя «невоюющей стороной». Он, мол, гражданский капитан, его дело возить пассажиров и грузы, а не участвовать в этой неразберихе, где вчерашние друзья палят друг в друга, а вчерашние враги объединяются, чтобы поднять на общей мачте красный или бело-зеленый флаг.

Кажется, экипажи «Иртыша» и «Ермаковца» решили захватить «Охотникъ» и предать капитана справедливому революционному суду, но потом почему-то заколебались.

Видимо, не было у них там одинакового понимания своей правоты. Тем более что на «Охотнике» стояли по бортам несколько «максимов», которые миролюбивый капитан и поддержавшая его команда на всякий случай оставили при себе.

«Охотникъ» решил уходить вниз по Иртышу, а потом по Оби, чтобы не участвовать в боях. Это решение диктовалось еще и тем, что на нем оказались два десятка пассажиров-беженцев, готовых плыть куда угодно, чтобы только не подставлять свои головы под пули «большевистских злодеев» и «борцов за неделимую Россию». Были там несколько преподавателей гимназии, два артиста тобольского театра, пожилой музыкант-тапер из местного «иллюзиона», автор газетных статей, одинаково виноватый перед Колчаком и перед Блюхером. Ну и, разумеется, их жены и мужья, несколько детей… Капитан «Охотника» (взявший, кстати, с собой жену и дочь) рассудил, что делает благое дело, поскольку спасает не только свою семью, но и еще два десятка мирных людей от возможной гибели…

На что надеялись капитан «Охотника», его матросы и пассажиры? По пути их не раз могли захватить заслоны обеих армий, военные пароходы и партизанские десанты с берегов. А если бы «Охотникъ» добрался до Губы, что дальше?

Капитан знал, что дальше. У него было радио, и он сумел связаться с одним из судов Вилькицкого. Экспедиция этого знаменитого гидрографа в ту пору находилась в Карском море по заданию Колчака — адмирал заботился не только о военных делах, но и об освоении Северного морского пути. Гидрографы обещали помочь беженцам, если тем удастся добраться до моря…

Ну а потом? Это уж кому какая выпадет судьба и дорога. Одним — до Архангельска, другим — за границу…

План казался хотя и опасным, но не совсем безнадежным (а другого просто не существовало). Однако командир «Охотника» был не очень опытный капитан, недавний второй помощник. Он опасался, что не сможет найти безопасные проходы в дельте Оби, поскольку там могли дежурить красные канонерки (бывшие буксирные пароходы с трехдюймовками на палубе). О них ходили упорные слухи.