– Мадам, я тороплюсь, иначе предложил бы вам ехать со мной, – сказал он, вскакивая в седло.

Алиенора улыбнулась, покачав головой:

– Я сама за себя постою. Да хранит вас Господь.

Королева посмотрела ему вслед, когда он, пришпорив коня, помчался вдаль, увозя с собой Гизелу. Уже не в первый раз она пожалела, что Людовик и Робер родились в таком порядке. Ей бы легче было нести свою ношу и, быть может, она обрела бы чуточку счастья, будь королем и ее мужем Робер.

Вскоре после полудня Людовик явился в жилище, где разместилась Алиенора со своими дамами. Усталость залегла темными тенями под его глазами, углубила морщины между носом и ртом. Он оглядел комнату, в которой женщины застилали постели и наливали воду для умывания.

– Где Гизела? – сурово спросил король.

– С Робером, – ответила Алиенора. – Она отправилась с ним в Никомедию. Девушка не желает выходить замуж за императорского родственника, Робер принял ее сторону.

– И ты ничего не сделала?

Алиенора пожала плечами:

– Твоему соглашению с императором не может помешать потеря строптивой невесты.

Король помрачнел:

– Ты понятия не имеешь, насколько трудно поддерживать равновесие между всеми группировками. Если я не соглашусь на требования императора, он отрежет нас от продовольствия и оставит в бедственном положении. Если же я соглашусь, то мои собственные подданные сочтут меня слабаком. Как теперь быть?

У нее чуть не сорвалось с языка: «будь мужчиной», но она сдержалась.

– Я понимаю, как трудно в подобных обстоятельствах, но кому дороги твои интересы? И кто поможет тебе вернуться?

– Вот именно, – отрезал Людовик. – Доверять ли императору, который строит коварные планы, а сам смотрит мне в глаза, словно пес, писающий на куст, или моим драгоценным брату и жене, которые поступают точно так же? Кого предпочесть?

– Почему бы тебе не спросить у Господа или твоего драгоценного евнуха? Вдруг кто-то из них даст ответ?

Он ударил ее по лицу, да так сильно, что она отлетела к стене.

– Ты насквозь пропитана ядом! – закричал король с исказившимся от бешенства лицом. – Ты подлая гадюка, погрязшая во всех грехах Евы! Видеть тебя не могу! – Он повернулся на каблуках и вышел из комнаты, хлопнув дверью.

Алиенора поднесла руку к лицу. От удара она прикусила язык, во рту появился привкус крови. Она ненавидела короля, как же сильно она его ненавидела! Скорее бы добраться до Антиохии.

В тот вечер она устроила роскошный прием с музыкантами, угощением и вином, что лилось рекой. Это был своего рода вызов и грекам, и Людовику, который не соизволил прийти. Впрочем, Алиенора и не ждала его появления. В душе ей хотелось плакать, но она гордо вскинула голову, решив ослепить всех, кто попадется в ее поле зрения.

Жоффруа и Сальдебрейль пришли, подготовив все к походу на Никомедию, и обнаружили свою хозяйку в центре всеобщего внимания – она танцевала и весело смеялась. На ней было платье из темно-зеленого шелка, расшитого звездами, длинные рукава и юбки разлетались в стороны, когда она скользила и кружилась.

– Что-то расстроило нашу госпожу, – кисло заметил Сальдебрейль. – Завтра держи ухо востро.

Жоффруа ничего не сказал, поскольку онемел при виде королевы. Он всегда ее любил. Сначала смышленую, не по годам развитую девочку, дочь его вельможного сеньора, герцога Гильома. Последний был еще совсем молод, но уже женат, с растущей семьей. Алиенора и тогда входила в круг знакомых де Ранкона. Но затем Бургонди, его жена, умерла при родах четвертого ребенка, а старшая дочь Гильома начала взрослеть, и, по мере того как горе утихало, он начал задумываться о будущем с ней. Герцог вскоре тоже овдовел и подумывал о новом браке, чтобы родить сына. Если бы все осуществилось, Жоффруа получил бы шанс жениться на Алиеноре. Судьба распорядилась иначе, когда Гильом безвременно скончался. Де Ранкону хватало здравого смысла принять случившееся, но он все еще оставался романтиком и не забыл своей мечты. Алиенора с тех пор сильно изменилась, но все равно осталась его Алиенорой, сияющей всеми своими гранями, да и желание никуда не ушло.

Жоффруа последовал за Сальдебрейлем, присоединился к компании рыцарей, но сам ежесекундно чувствовал присутствие Алиеноры. Она поворачивалась в одну сторону, потом в другую, и перед ним мелькало то белоснежное запястье, то подкладка рукава из золотого шелка. Он любовался гибкостью ее стана и грациозностью движений. А потом заметил синяк на ее щеке и почувствовал дурноту. Лишь один человек мог ударить ее, хотя, по сути, никакого права не имел – ему бы дорожить ею превыше всего. Тем не менее его вельможный господин пользовался своим положением.

Де Ранкон повернулся на каблуках и вышел. Присоединиться к веселью и танцам он не мог. Так решала проблемы Алиенора, но только не он. Жоффруа прислонился к колонне, закрыл глаза и глубоко вздохнул, чтобы успокоиться, утихомирить гнев, но ничего не получилось. Будь здесь Людовик, он бы его придушил.

До него донесся звонкий смех Алиеноры и ее голос – она обещала кому-то скоро вернуться. А потом послышались ее шаги, едва уловимые; шелест платья; пахнуло тонким ароматом ее духов.

– Алиенора… – Он вышел из-за колонны.

Королева охнула от удивления и, бросив поспешный взгляд через плечо, направилась к нему.

– Почему вы ушли? – тихо спросила она. – Я хотела с вами поговорить.

– Я ушел потому, что не мог больше притворяться. – Де Ранкон увлек ее в тень, где никто не смог бы их увидеть. – Что он с вами сделал? – Жоффруа нежно коснулся ее щеки тыльной стороной пальцев.

– Не важно, – нетерпеливо ответила она. – Людовик в ярости оттого, что Робер уехал и забрал Гизелу. Ему нужно было на ком-то сорваться, и, как обычно, под руку подвернулась я. Все это закончится, как только мы достигнем Антиохии.

– Вы все время это повторяете, – мрачно изрек он.

– Потому что это так и есть. – Она точно так же провела рукой по его щеке. – Жоффруа…

Он притянул ее к себе:

– Нет, важно. – Его лицо исказилось. – Еще как важно! Для меня это невыносимо.

– Но вы все стерпите, как терплю я, – мы должны. Иного выхода сейчас нет.

У него вырвался крик отчаяния, и он поцеловал ее, сжав талию еще крепче. Она запустила пальцы в его волосы, разомкнула губы, и он окончательно потерял голову от этого поцелуя, полного сладости и боли. Они так долго осторожничали, так долго держались на расстоянии, как полагается вассалу и госпоже, но сейчас подземный поток словно вырвался на поверхность, захлестнул их и унес туда, где существовал лишь этот миг и они сами. Он прислонился к колонне, приподнял ее и овладел ею со всей долго сдерживаемой страстью и отчаянием. Она обхватила его ногами и со всхлипом спрятала лицо у него на плече. За те несколько мгновений они прожили целую жизнь, понимая, что другого такого случая, возможно, у них не будет.