– Случаев мандража не было у вас, у ваших подопечных, чтобы нервишки не выдержали, нырк и ушел. Сталкивались с таким, нет?

– Переживания у всех летчиков были. Я вот говорил, что я никого и ничего не боялся – это неправильно. Было напряженное состояние у летчиков обычно до вылета. В период подготовки, особенно, когда уже получено задание, расчехляют самолеты, сейчас на взлет. Летчики все побежали в туалет пописать – это уже как признак некоторого волнения, ну и облегчиться. До того как запустить мотор, как мотор запустил, все, никаких страхов нет.

– Случаи трусости в бою были? До трибунала дело доходило, нет?

– Были случаи, но до трибунала не доходило. Я много ведущим ходил. Иногда или умышленно или не умышленно, некоторые оказывались где-то в стороне во время воздушного боя. Здесь идет напряженный бой, не хватает самолетов, надо бы побольше, еще бы парочку, повыше взять, а он где-то там. Таких на разборе мы ругали. Но он оправдывается, говорит, видел, что там шел истребитель, я за ним полетел. Однажды даже мне приходилось сказать, если еще раз такое увижу, то подойду и сам лично расстреляю. Помогало.

– Раз мы начали говорить о случаях страха, волнения, были какие-то приметы, предчувствия, суеверия? Говорят, что летчики народ суеверный.

– Да. Не любили фотографироваться перед полетом и вообще не любили фотографироваться. Брились нормально. Талисмана у меня не было. Предчувствия. Когда меня подбили, когда я плавал. Группа пошла на взлет, я начал запускать мотор, а он не запускался. Секретарь партбюро говорит: «Оставь на всякий случай партбилет». Взял у меня партбилет. Это единственный случай. Больше не оставлял, говорил: «Больше с таким вопросом не подходи!» Но вообще рекомендовали оставлять партбилет дома, в части, лучше с ним не летать. Но и не запрещали.

– Когда свою первую награду получили? И что это за награда?

– Орден Красного Знамени вскоре, как сбил самолет, Фокке-Вульф-189. Сразу дали орден Красного Знамени.

– С орденами летали?

– Нет. В орденах не летали. Ордена обычно находятся на парадной форме, а мы летали в специальной одежде. Одно время были сплошные комбинезоны, потом отдельные брюки и куртка. В зимнее время были унты и желтые меховые лендлизовские куртки. Хорошие, теплые, удобные. Летом в основном в х/б и в сапогах.

– На голове что? Шлемофоны с подшлемниками, без подшлемников?

– Кто как любил. Подшлемники были шелковые белые или голубые, потом шлемофон с наушниками. Шейные платки были шелковые, голубые. Их делали из парашютов.

– Вы нам рассказали про одного своего сбитого, еще какие-нибудь характерные эпизоды можете рассказать?

– Меня приложить хотели, но я удрал. Это было 2 мая 1943 года. Тоже летали на бомбежку на «Яках» в район Печенги. Там был сложный бой. И каким-то образом на обратном пути меня отшили от группы. Штурмовики и бомберы задание выполнили, а меня подхватила группа «мессеров», четыре штуки и хотели сбить. Гоняли меня от Печенги и до нашей территории. Вспотел. Но я все время видел, кто где. Вот как это рассказать? Надо там быть. Смотрю один выше – мне ничего не сделает, один сзади идет, сейчас уже будет стрелять, в это время я делаю маневр со снижением, и все проскочил, ушел. Развернулся, гляжу – один идет выше, я ручку подбираю, а у меня скорость хорошая, начинаю стрелять. Я еще огрызался и по ним стрелял. Когда перелетели линию фронта, какой-то, видимо, я сделал маневр, они меня потеряли. Потом гляжу, они пошли вправо и ушли. Но погоняли меня здорово!

– Какое у вас отношение к немецким летчикам как к профессионалам?

– Они грамотно летали, никакого пренебрежения к ним не было. Единственное, что они всегда любили иметь превосходство, силу. Но действовали они грамотно, у них между собой хорошо работала связь, нормальная дисциплина. Отношение у нас к ним, как специалистам, уважительное.

– Качество немецких летчиков с ходом войны менялось?

– Они стали трусливее, когда у нас возникло количественное преимущество. Мы уже летали в Норвегию, в 1944 году это в особенности было заметно. Мы ходили уже большими группами, у нас было больше авиации, они появлялись и «мессера», и «фокке-вульфы», но уже не подходили. А у нас были достаточно большие силы. Единственное, надо было смотреть, исподтишка, снизу, подкрадывались кого-нибудь подхватить. Или наоборот сверху, со стороны солнца. Действовали небольшими группами, как охотники.

– Вы сказали, что «Кобра» с «мессером» на виражах может драться. Немцы вообще в бои на виражах лезли?

– Реже. Они больше использовали вертикаль. Набирали высоту и сверху атаковали. Или исподтишка снизу незаметно на фоне местности замаскироваться, подойти поближе и ударить, сзади-снизу. Скорость для этого обеспечивают, конечно. Если зависнет на этой же скорости, ему и конец. Так что можно сказать, грамотные летчики были. Достойные своих самолетов, своих задач. Это были не простаки и не тюфяки, которых можно было запросто сбить в любом воздушном бою. Не собьешь.

– Какие-то еще эпизоды, связанные с вашими победами?

– Было. В одном вылете двух сбил. Как я вам расскажу? Я зашел, сманеврировал, гляжу – он идет на бомбера, я подстроился, раз, ударил, и все. Как можно рассказать?! Это же воздушный бой, такая карусель, чтобы голова крутилась на 360°. Главное, в воздушных боях видеть, где противник. Вот в этом вылете было два боя. Сначала в одном районе, а потом, когда возвращались, нас перехватили, начался еще воздушный бой. Вот два «мессера» сбил в одном бою.

– Немцы на отходе, на подходе одинаково настойчиво атаковали?

– На всех этапах хорошо атаковали, а на отходе особенно пытались внезапно подкрасться. После боя группа растянулась – одного бомбера, может, подбили, он старался уйти, другие разошлись, нас растащили. Мы же еще сами себя должны защищать и их тоже, поэтому разделялась группа. А коль группа разделилась, уже легче к ней подойти внезапно и атаковать, сбить. Бдительность тоже падает после того, как цель поражена. Задание уже выполнили, возвращаемся домой, ура, ура! Так нельзя делать, если будешь так делать, то собьют.

– Где жили на аэродроме?

– В землянках на краю аэродрома поэскадрильно. Выскочил, тут стоянка самолетов, в самолет прыг, газы и все. Это в летнее время. Ночью, примерно с октября, нас устраивали в домах комсостава в поселке, немножко подальше, километра полтора от аэродрома.

– Что в это время делали, когда летать невозможно?

– Занимались теорией, изучали аэродинамику, технику, расчищали самолеты, потому что там такая пурга бывает, что надо всем работать. Ну и находились в готовности – светлое время хоть немного, но было. Ночью мы не летали. Боевых действий не вели. Один раз только слетали в ночное время, садились под прожекторами. Какая-то цель была, немецкие корабли зашли в район Печенги. Мы взлетели, начались сумерки, в сторону суши, если смотреть, не видно ничего. «Пешки», пикировщики, летали. Чтобы держаться около них, надо их видеть. И вот мы с той стороны суши смотрели на море, где небо видно, и так держались. Если бы там появились истребители, то мы ничего не могли бы сделать. Локаторов у нас не было. Все внимание концентрировалось, чтобы нам удержаться строем, вместе, не рассыпаться. Один или два раза мы так летали. Вернулись нормально. Почти зенитки там не стреляли. Они отбомбились, как положено, развернулись и пришли домой.